Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
Возможностей не так много — дверь перед нами и окно у нас за спиной. Не прекращая оглядываться, я повернулся к окну. В кабинете висела тишина, только шелестел кондиционированный воздух в решетках…
В вентиляционных решетках.
Я повернулся, вскинул жезл, нацелив его на воздуховод из витой стальной трубы, и сосредоточился.
— Fulminos! — выкрикнул я.
Бело-голубая молния с треском соединила на мгновение конец моего жезла с воздуховодом. Разряд ушел в металл, и, я не сомневался, дошел до любого, кто
Послышался дикий, чирикающий какой-то вопль, и вслед за слетевшей с раструба воздуховода решеткой, из него вывалилась бьющаяся, длинная как удав лента марева. Еще не коснувшись пола, она развернулась в нашу сторону и превратилась во что-то приземистое, мощное, вроде барсука или росомахи.
Оно врезалось Анастасии в грудь и вместе с ней покатилось по полу.
И в этом безумном клубке я успел разглядеть пару золотых глаз, сиявших садистским наслаждением.
Я повернулся, чтобы отшвырнуть тварь от Анастасии, но меня опередила Лара. Она изо всех сил ткнула в бок твари ствол пистолета и нажала на спуск.
Кабинет наполнился огнем и грохотом; Перевертыш отпрянул в сторону, оттолкнулся от пола, изогнулся в прыжке и полоснул клешней Жюстине по животу. Ловко приземлившись на ноги, он устремился к окну за Лариным столом и исчез.
Жюстина пошатнулась и вскрикнула от боли.
Секунду-другую Лара расширенными глазами смотрела в выбитое окно, потом перевела дух.
— Голод мне в глотку, — пробормотала она.
Я повернулся к Анастасии, но она, морщась от боли, махнула рукой. Крови на ней я не видел. Тогда я переключился на Жюстину и попытался оценить, насколько серьезно она ранена. В нижней части ее живота набухали кровью шесть параллельных горизонтальных полосок — аккуратных, словно прочерченных скальпелем. Кровоточили они довольно сильно, но ни брюшной полости, ни крупных сосудов Перевертыш, похоже, не задел.
Я схватил валявшийся на полу шелковый пиджак Лары, кое-как сложил его и приложил Жюстине к животу.
— Прижимайте крепче, — скомандовал я. — Вам нужно остановить кровь. Держите и не отнимайте.
Она стиснула зубы от боли, но кивнула и обеими руками прижала импровизированный тампон к животу, пока я помогал ей подняться.
Лара покосилась на Жюстину и снова повернулась к окну.
— Голод мне в глотку, — повторила она. — В жизни не видела такой скорости.
С учетом того, что я своими глазами видел, как она бегала со скоростью пятьдесят миль в час, полагаю, она знала, что говорит. У нас не было ни единого шанса удержать эту тварь на время, достаточное, чтобы замочить.
Я подошел к окну поискать Перевертыша взглядом и на мгновение оцепенел. Прямо на меня неслась огненная комета алого цвета — предположительно, дело рук Перевертыша. Я инстинктивно отпрянул, выставив перед собой руку с браслетом-оберегом. Комета ударила в мой щит, и последовавший взрыв опрокинул меня навзничь.
Снова послышался жуткий, нечеловеческий вопль, на этот раз издевательский и полный злобы, а потом что-то ударило в стену под нами, и дом содрогнулся.
— Он снова в доме, — сообщил я и подал руку Анастасии, чтобы помочь ей встать. Она приняла ее, но стоило мне потянуть, как она заскрежетала зубами, сдерживая
— Не могу, — с усилием выдохнула она. — Ключица.
Я чертыхнулся. Из всех простых травм сломанная ключица причиняет едва ли не больше всего боли. Боевых подвигов от Анастасии сегодня больше можно не ждать. Черт, да она и стоять-то не могла.
Пол у меня под ногами вдруг взорвался. Что-то вроде стального троса обвило меня за лодыжку, дернуло, и я полетел вниз, задыхаясь от чудовищной вони. Я врезался во что-то, замедлившее, но не остановившее мое падение, и продолжал падать. Грохот в ушах стоял ужасный. А потом падение резко прекратилось, хотя я плохо понимал, где верх, а где низ. В меня разом врезалась сотня разнообразных предметов, вышибив из меня дух.
Несколько секунд я лежал, оглушенно пытаясь вспомнить, что нужно делать, чтобы вздохнуть. Перекрытие. Перевертыш пробился ко мне сквозь перекрытие. Он сдернул меня вниз — только пол, на котором он стоял, должно быть, не выдержал веса нас обоих вместе с обломками.
Я провалился через два перекрытия и ухитрился остаться при этом в живых. Считайте меня счастливчиком.
И тут подо мной что-то пошевелилось.
Груда обломков осыпалась, и из-под нее послышался негромкий, но мощный, басовитый такой рык. Я ударился в панику и попытался заставить свое тело убраться оттуда, но прежде чем я успел вспомнить, как это делается, из-под груды обломков вынырнула длинная, поросшая желтой шерстью рука. Быстрее, чем вы успели бы произнести «бедняга Гарри Дрезден», ее длинные, похожие на клешню пальцы с жуткой силой сдавили мне горло и начали душить.
Глава двадцать шестая
На случай, если кто не знает: даже когда вас душат в бессознательном состоянии, это чертовски больно.
Во-первых, это жуткая, сокрушительная боль в шее, и она сопровождается чудовищным давлением в черепной коробке, словно голова вот-вот взорвется, разлетевшись на крошечные кусочки. Это дает о себе знать кровь, оказавшаяся в мозгу взаперти. Боль накатывает волнами в ритме сердцебиения, хоть насчет сердца вы уже не знаете, работает оно еще или нет.
При этом совершенно безразлично, хрупкая ли вы супермодель или накачанный стероидами амбал, поскольку от силы мышц или воли здесь ничего не зависит — все сводится к простой физиологии. Если вы живой человек, которому необходимо дышать, вы лишаетесь сознания. Грамотный душитель доведет вас до такого состояния за четыре-пять секунд.
Но, конечно, если душителю хочется, чтобы его жертва помучилась как можно больше, процесс можно и растянуть.
Догадайтесь сами, какой вариант выбрал Перевертыш.
Я бился, но с таким же успехом мог бы сэкономить силы. Ослабить хватку на шее у меня не получалось. Груда обломков развалилась наконец, и из-под нее с легкостью полярного волка, выбирающегося из своего снежного логова, вынырнул Перевертыш. Неестественно длинные руки его свисали ниже колен, так что когда он встал и двинулся куда-то по коридору, таща меня за шею, мне удавалось время от времени отталкиваться от пола ногами и даже руками, не давая шее оборваться под моей же собственной тяжестью.