Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
На протяжении нескольких следующих месяцев Мистер восстановил душевное равновесие. Более того, он проникся убеждением того, что именно он является законным жильцом этой квартиры, а я — иждивенец, которого он из милости пускает пожить на его жилплощади. В описываемый момент он посмотрел на меня и недовольно мяукнул.
— Я думал, ты еще на свидании, — сказал я.
Он подошел ко мне и игриво потерся плечом о мое колено. Я пошатнулся, схватился за стену, чтобы не упасть, и отпер дверь. Мистер вошел первым, как будто по-другому быть не могло.
Моя квартира состоит из гостиной — не слишком просторной комнаты
Мистер направился прямиком к своему месту у камина и потребовал тепла. Я послушно растопил камин и зажег керосиновую лампу. Ну да, у меня есть и электричество, и все такое, но все это так часто отказывает, что я не вижу смысла включать его. Да и с газовым отоплением я предпочитаю не рисковать. Я предпочитаю иметь дело с простыми вещами вроде камина, свечей и керосиновых ламп. Плита у меня тоже топится углем, а дымохода хватает, чтобы удалять почти весь дым, хотя квартира все равно, что бы я ни делал, провоняла угольной гарью.
Я снял ветровку и, прежде чем спуститься в лабораторию, накинул свой халат из плотной фланели. Уверяю вас, все чародеи щеголяют в мантиях именно по этой причине. В лаборатории слишком холодно, чтобы находиться там без них. Захватив свечу, я спустился по стремянке в подвал и зажег там несколько ламп, пару горелок и керосиновый обогреватель в углу.
Неровные огоньки ламп высветили длинный стол посереди комнаты, еще несколько столов вдоль трех стен и свободное пространство у четвертой стены, где я выложил из медного прутка круг, закрепив его заделанными в цементный пол скобами. На полках над столами громоздились пустые клетки, коробки, банки, пузырьки, всевозможные контейнеры, пара странной формы графинов, пара шкур, несколько пыльных фолиантов, длинный ряд тетрадей, заполненных моими каракулями, а также белый человеческий череп.
— Боб, — позвал я, расчищая себе место на центральном столе; при этом коробки, пакеты из-под еды и пластиковые трубки полетели на пол, прямо в медный круг. — Боб, просыпайся!
Ответом мне была тишина. Я принялся снимать нужные мне предметы с полок.
— Боб! — повторил я, на этот раз громче. — Просыпайся, лежебока!
В пустых глазницах черепа зажглись два огонька, мерцающих как свечное пламя.
— Мало того, — произнес череп, — что мне не дают спать. Мне не дают спать, оскорбляя грубыми словами. Что такого случилось, что ты будишь меня грубыми оскорблениями?
— Кончай ныть, — весело оборвал я его. — Нам надо поработать.
Боб-Череп пробормотал что-то на древне-французском. То есть, это я так решил, что на древне-французском, хотя я утратил нить фразы, как только он перешел на детали жабьей анатомии. Он зевнул, и его зубы лязгнули, когда челюсть захлопнулась. На самом-то деле Боб был вовсе не черепом, а духом воздуха — кем-то вроде фэйре, но не совсем. Он проживал в черепе, приготовленном для него несколько сот лет назад, и работа его заключалась в том, чтобы запоминать. В силу совершенно очевидных причин
— Чтоб этих чародеев... — буркнул он.
— Мне не спится, так что состряпаем-ка пару эликсиров, а?
— Можно подумать, у меня есть выбор, — вздохнул Боб. — Что там у тебя стряслось?
Я коротко посвятил его в события прошедшего дня. Он присвистнул (что не так-то просто, принимая во внимание отсутствие губ).
— Звучит гнусно, — заметил он.
— Гнуснее некуда, — согласился я.
— Я тебе вот что скажу, — заявил он. — Возьми меня покататься, и я подскажу, как тебе из всего этого выбраться.
Это меня насторожило.
— Боб, я тебя уже брал с собой раз. Помнишь?
Он мечтательно кивнул, царапнув костью о дерево.
— В дом терпимости. Еще бы не помнить.
Я фыркнул и поставил немного воды кипятиться на одну из горелок.
— Тебе положено быть духом разума. Ума не приложу, с чего это тебя так занимают проблемы секса.
— Пойми, Гарри, — в голосе Боба зазвучали обиженные нотки. — Это чисто академический интерес.
— Нет, правда? Ну, знаешь, мне не кажется справедливым позволять твоей академии подглядывать за людьми в их же собственных домах.
— Погоди-ка. Моя академия не просто подглядывает...
Я предупреждающе поднял руку.
— Заткнись. Даже слышать этого не хочу.
— Ты опошляешь святые для меня понятия, Гарри, — буркнул он. — Ты, можно сказать, оскорбляешь мое мужское начало.
— Боб, — возмутился я. — Ты же череп. Какое к чертовой матери мужское начало? У тебя же и оскорблять-то нечего.
— Да? — вскинулся Боб. — Ты на себя-то посмотри, Гарри! У тебя что, есть подруга? Тьфу! Большинство мужчин находят себе на ночь занятия получше, чем забавляться с наборами для юных химиков!
— Если уж на то пошло, — козырнул я, — на субботний вечер у меня назначено свидание.
Огоньки в глазницах у черепа сменили цвет с оранжевого на красный.
— Ух ты! — взвыл он. — И как она? Хорошенькая?
— Смуглая, — сказал я. — Темные волосы, темные глаза. Ноги такие, что помереть можно. Умна и сексуальна как черт знает что.
— Надеюсь, ей захочется осмотреть лабораторию, — хихикнул Боб.
— Выбрось эту ерунду из головы.
— Нет, правда, — не унимался Боб. — Если она такая классная, зачем ей сдался ты? Ты ведь, скажем честно, не сэр Гавейн, верно?
Теперь настал мой черед обидеться.
— Я ей нравлюсь, — сказал я. — Это что, так уж невероятно?
— Гарри, Гарри, — протянул Боб, и огоньки в глазах его издевательски замерцали. — Ну что ты, скажи на милость, понимаешь в женщинах?
С минуту я молча смотрел на Боба, а потом до меня дошло, что проклятый череп, возможно, прав. Не могу сказать, чтобы осознание этого факта было мне приятно. Однако, хоть я ни за что на свете не признался бы ему в этом, он был прав.
— Будем готовить эликсир бегства, — сказал я ему. — И я не собираюсь торчать здесь всю ночь, так что примемся за дело, ладно? Я помню рецепт только наполовину.