Архвы Дерини

Куртц Кэтрин Ирен

Ткань, пахнувшая солнцем, летом и ветром, легла мягкими складками поверх сутаны Джориана, и Денис завязал шнурки одеяния.

— Ты не обязан проходите через это, ты же знаешь, — сказал он другу мысленно, как умеют только Дерини, усилив магическую связь прикосновением руки.

В это чудесное августовское утро в библиотеке семинарии Arx Fidei одевались еще три кандидата, которым помогали соученики из старших классов, поскольку ризница, в которой обычно происходило облачение, была занята архиепископом, приезжавшим обычно на рукоположение, и его свитой.

— Вдруг

это правда? — продолжал Денис. — Джориан, послушай меня! Ведь если они обнаружат, кто ты, они убьют тебя!

Джориан только улыбнулся в ответ, принимая у Дениса белый шелковый кушак и с надлежащей молитвой повязывая его вокруг талии.

— Скрепи меня узами любви с Тобою, Господи Иисусе Христе, и опояшь непорочностью, дабы сила Твоя пребыла со мною!

— Джориан, вдруг это правда? — настаивал Денис.

— А вдруг неправда? — ответил Джориан тем же сокровенным способом, позволявшим Дерини общаться в присутствии посторонних, кто не должен был знать об их происхождении. — Мы так и не узнаем, если кто-нибудь не попробует. И это должен сделать я. Я не так хорошо обучен, как ты, — сам этого не хотел, и если разоблачат меня, для наших это будет гораздо меньшей потерей. Я хочу быть священником — я рожден для этого, Денис, — и, может быть, мне лучше умереть, если я этого не добьюсь.

— Ты сошел сума!

— Возможно. Но тем не менее я не поверну обратно, когда цель так близка. Если я призван стать священником, Господь позаботится обо мне.

Джориан, перебросив через левое плечо дьяконский орарь, начал читать вслух другую молитву, а Денис вновь принялся возиться с завязками.

— Тебя, Кто сказал: «Ноша Моя легка, бремя Мое — свет», Тебя благодарю за то, что могу нести благословение Твое всему миру.

— И если я этого не сделаю, — продолжил мысленно Джориан, — может быть, ты сделаешь за меня.

Лишь внутренняя дисциплина помогла Денису сохранить невозмутимое выражение лица, когда друг его, шепча молитву, закреплял последнюю принадлежность облачения, ибо Джориан был прав. В качестве предосторожности они все годы обучения скрывали свою дружбу, чтобы, если одного разоблачат, не пострадал бы заодно и другой, но оба знали прекрасно, что все решает эта последняя проверка. Кто-то должен был пройти ее первым, и это был Джориан. Двести лет церковь под страхом смертной казни запрещала Дерини получать духовный сан, и священники утверждали, что Бог поразит каждого, кто дерзнет нарушить запрет. Говорили, что так и происходило не однажды в десятом веке, в самом начале гонений против Дерини. И в каждой семинарии новичкам рассказывали свои страшные истории о том, что случалось с теми, кто пытался получить сан обманом.

В результате почти двести лет в Гвиннеде не было ни священников, ни тем более епископов Дерини. Во всяком случае, о таковых не знали даже учителя Дерини — а уж они-то должны были знать. Но если Дерини хотели положить когда-нибудь конец преследованию своей расы и вернуть себе высокие посты и былую власть, начинать следовало с церкви, с попыток изменить внушаемое ею представление о Дерини, как о воплощении зла. Прежде чем стремиться к светской власти, надо было обрести власть внутри церкви. Учителя надеялись, что Денис Арилан, их лучший ученик, дойдет

в конечном итоге до епископского сана, и настояли, как он ни противился, на том, что первым, расчищая ему путь, должен пройти испытание старший годами, но менее одаренный Джориан де Курси.

— Внимание, преподобные господа, — предупредил басом отец Лоуэлл, капеллан аббатства, просунув голову с тонзурой в дверь библиотеки, и отступил с дороги.

В библиотеку вошел отец Калберт, энергичный молодой аббат семинарии, в сопровождении нескольких преподавателей и священников-гостей, и все четыре кандидата, поспешно поправляя облачения, обратили к ним свои взгляды. Денис и другие помощники отошли в сторону, и все низко поклонились, когда Калберт поднял руки, благословляя, и произнес положенное приветствие.

— Pax vobiscum, filii mei.

— Deo gratias, Reverendissimus Pater, — ответили они в унисон.

— Ах, какие прекрасные выйдут из вас священники, — сказал Калберт, улыбаясь и одобрительно разглядывая своих подопечных. Затем он обратился к семинаристам-помощникам. — Можете идти на свои места, а я скажу вашим братьям несколько слов напоследок.

Денис, потупив взор, как подобает, послушно вышел вслед за остальными, но, проходя мимо Джориана, послал ему мысленно слова прощания, словно бросил вызов — не Калберту, ибо тот был многомудрый и святой человек, а жестокому закону, который превратил этот день радости в день страха для его друга. Без физического контакта, помогающего ментальной связи, и без сосредоточенности на ней Джориана посыл этот отнял у него много энергии, но он не пожалел об этом, ибо успел ощутить слабый, но полный благодарности отклик друга, прежде чем за ним закрылась дверь.

Он едва сознавал происходящее, когда шел потом по монастырскому двору и занимал со своими однокашниками положенные места в процессии позади несущих крест и кадила, когда пел вместе со всеми вступительный гимн — сердце его возносилось в неустанной молитве, чтобы Джориан благополучно прошел посвящение и чтобы Господь не поразил никого из них за дерзость.

— Jubilate Deo, omnis terra, — пел он. — Servite Domino in laetitia. Introite in conspectu euis in exsultatione...

Воскликните Господу, вся земля. Служите Господу с веселием. Представайте пред лице Его с пением...

Церковь Заступника была переполнена, из-за приезда на посвящение архиепископа и родственников нынешних кандидатов из знатных семей — Джориан тоже был знатного рода, но из родни его почти никого не осталось в живых. Это было, кстати, еще одной из причин, по которой первым позволили рискнуть Джориану, ибо в случае разоблачения никакие церковные или мирские наказания не могли угрожать мертвым — даже мертвым Дерини. Денис Арилан, входя с процессией в битком набитую церковь, весь напрягся в ожидании приближавшегося испытания.

Алтарь сиял свечами. Сверкали, отражая свет, подсвечники и алтарная плита. Привычный запах воска и ладана успокоил немного душу Дениса, наполнил ее прежней радостью, и, благоговейно сложив на груди руки, он проследовал на свое место в правом крыле хоров, располагавшихся по обе стороны от алтаря.

— Bendicte, anima mea, Domino, — запел хор другой псалом. — Et omnia quae intra me sunt nomini sancto eius... Благослови, душа моя, Господа, и вся внутренность моя — святое имя Его...