Ариадна Стим. Механический гений сыска
Шрифт:
– Помню эту скотину. – Барон тяжело задышал, и его рука сжалась на трости. – Точно, Екатеринозаводск, пятнадцать лет тому назад. Учителишка музыки, из той самой гнусной породы людей, что зарятся на чужие вещи.
Клекотов встал, принявшись тяжело ходить по комнате.
– Крыса, пробравшаяся в гнездо. Гнилой плесневик, отравивший мой дом! Воспользовался тем, что я редко бываю с женой. А как мне бывать с ней часто? Тяжелейший труд. Вот чем добыто мной все то, что вас сейчас здесь окружает. У меня фабрики в пяти городах, мы, Клекотовы, снабжаем всю империю музыкальным инструментом. Чье пианино, я вас спрашиваю,
– Судя по тому, когда Меликов появился в вашей усадьбе в Екатеринозаводске, вы говорите о своей второй жене, верно? Вам на тот момент времени было пятьдесят шесть лет, ей восемнадцать, столько же, сколько и вашему единственному сыну? – совершенно некстати решила свериться со своими данными Ариадна.
Барон смерил машину удивленным взглядом. После чего повернулся ко мне.
– Виктор, почему вы позволяете ей разговаривать во время нашей беседы? Собственно, Меликова я нанял, чтобы жене и сыну было с кем упражняться в музыке. И чем этот музыкантишка отплатил за те немалые деньги, что я ему жаловал? Он сбежал с моей женой. К счастью, охрана успела взять беглецов на выезде из губернии.
– И что вы сделали?
Барон махнул рукой.
– Да ничего я не сделал. Меликова выпорол как следует в гараже и велел убираться из города. Жене, как поостыл, все простил и вставил новые зубы, из самого дорогого фарфора. Я отходчивый. Вот, собственно, и все, что я могу рассказать о Меликове. Больше я его никогда не видел. Куда он уехал, не знаю, а вторую жену я похоронил три года как. Теперь вот уже с третьей, но ошибок я не повторю. Воспитываю в меру сил. – Барон любовно погладил свою тяжелую трость, и девушка в углу комнаты съежилась.
Я возмущенно выдохнул, понимая, отчего та сидит в неосвещенной части зала и так сильно злоупотребляет белилами на лице. Моя рука сжалась на подлокотнике.
– Вам, барон, стоит оставить такие манеры у себя в провинции. Здесь, в столице, приличное общество, в котором дворяне умеют себя вести.
– А тебе стоит оставить манеру лезть не в свое дело. – Клекотов дернул один из шнуров около кресла. В комнату вошли несколько слуг с узнаваемой военной выправкой. Без сомнения – охранники барона. Впереди них высокий человек лет сорока, судя по манере держаться – из бывших офицеров, притом строевых. Блеснувший на его пальце перстень подтвердил мою догадку: серебро, голубая эмаль и широкий крест. Архангелоградский воздушный полк.
– Холодов, проведи гостей на выход. – Барон подошел ко мне, нехорошо смотря в глаза. – Жалко, что мы в столице, а то велел бы дать тебе еще плетей с десяток на прощание.
К моим щекам бросилась краска. Я вскочил на ноги.
– Барон. Вы забываетесь. Вы говорите с человеком из рода Остроумовых, что ведет свою историю еще с той поры, когда Небесный град Архангельск стоял на земле.
Ноздри Клекотова вздулись, и его лицо приобрело кирпично-красный оттенок.
– Холодов, – барон повернулся к отставному офицеру. – А ну выстави их за дверь! А если еще раз они сунутся ко мне, реши вопрос подобающе статусу. Пристрели с револьвера. Дело я замну. Тут проблем не будет. Ведь ничего, кроме
1010
Мы уже направлялись к воротам, когда один из людей в саду вдруг отошел от стоящего возле фонтана огромного парового инструмента и, сбросив кепку, пошел к нам прямо через клумбу с анютиными глазками. Несколько старше тридцати, высокий, с огненно-рыжими волосами и в черной кожаной куртке, обычной для любого механика.
– Папенька не спустил на вас собак? Ничего себе, как вы ему понравились. Поздравляю. – Он протянул мне красную, покрытую ожогами руку. – Орфей Клекотов. Единственный сын того замечательного старикана, с которым вы имели беседу.
– Виктор Остроумов. Это вас папенька так? – Я покосился на его обожженную руку.
– Что вы, это взрыв парового котла. Видите вот тот экспериментальный музыкальный инструмент за моей спиной? На днях его котел изволил рвануть. Впрочем, эти ожоги доставляют мне только радость. Что может быть лучше, чем пострадать за самое любимое дело в жизни?
– За нарушение техники безопасности при подключении котла? – уточнила на всякий случай Ариадна.
– За искусство. За музыку. – Клекотов-младший произнес это слово с таким придыханием, с такой любовью, что я даже немного ему позавидовал.
– Собственно, простите, что отвлекаю, но я подошел, чтобы послушать голосовой аппарат вашей подопечной. Это же модель С.Т.И.М.? Редкая вещица. Ну-ка, вы можете мне что-нибудь спеть? – Клекотов-младший быстро обошел Ариадну и чуть ли не попытался открыть ей рот. – Давайте, механический мой соловей, ну, спойте же. Это не каприз. Мне требуется для работы. Нужно узнать, насколько музыкален ваш речевой аппарат.
– Вынуждена вас разочаровать, я имею речевой аппарат «Рапсода» в его улучшенном варианте 2-бис, который производится на петрополисской фабрике музыкальных инструментов, принадлежащей вашему отцу. Вы полностью знакомы с его музыкальными возможностями.
Улыбка пропала с лица Клекотова-младшего, и он тоскливо вздохнул.
– А, так вы из ранних версий моделей С.Т.И.М.? Я думал, вдруг повезет, и я встречу машину с прототипом аппарата «Евтерпа». Все никак не могу добраться до этого инструмента. Говорят, невероятное звучание. Когда купим с папенькой новые станки, обязательно наладим производство чего-то подобного. У меня уже есть первые чертежи.
– Я вижу, дело вашего отца будет в надежных руках, – с уважением отозвался я.
– Что, извините? Я вас прослушал. Знаете, я только что нашел, что у вас очень интересный голос. Весьма волнующий баритон. Вы поете? Нет? Ах, грешно зарывать такой талант в землю, я бы вас послушал.
– Мой коллега сказал, что считает, что дело вашего отца в надежных руках, – к моему облегчению перебила словоохотливого Клекотова-младшего Ариадна.
– Ах, фабрики? – Клекотов-младший улыбнулся. – Да, без сомнения. Для моего папеньки производство музыкальных инструментов лишь средство для получения денег, а вот я смогу вывести наше семейное дело на новый уровень. Ведь я служу не деньгам, а музыке. Я люблю ее больше жизни. Эдакая… Одержимость, знаете ли… И я рад, что судьба позволила мне создавать для нее инструменты. Новые инструменты, что когда-нибудь позволят нам выйти за привычные границы восприятия музыки.