Арина
Шрифт:
— А ты не идешь?
— Мне человека надо встретить.
— Давай встретим вместе.
— Нет, нельзя. Тут такое дело… мужское, словом…
Люся вдруг закрутилась, завертелась вокруг брата. Она подпрыгивала, хлопала в ладоши, приговаривая: «Кадришь кого-то, кадришь!..» И хохотала на всю улицу.
— Замолчи сейчас же! — рассердился не на шутку Дмитрий. — А не то прямо здесь устрою тебе хуразузу. — Так для пущего устрашения называл он «пытку», которую устраивал Люсе за провинность, когда та была еще школьницей. Зажав между ног ее голову, он подхватывал сестру за живот, опрокидывал вверх тормашками и шлепал ладонью по заду. В детстве Люся больше всего на свете почему-то боялась именно хуразузы. Она и сейчас,
— А я все равно подкараулю!.. Подкараулю!.. Вот увидишь… — И побежала к дому, несколько раз оглянулась.
Взбалмошная по натуре, Люся вполне могла из озорства проследить за Дмитрием, и, чтобы сбить ее с толку, он прошел еще немного по скверу, а потом неожиданно шмыгнул под арку, повернул обратно и дворами направился к парикмахерской.
Катя вышла почти ровно в десять. Дмитрий не сразу ее и узнал: слишком уж юной, тонкой и хрупкой показалась она ему без халата, в легком светлом платье, схваченном в талии узким поясом, в красных туфлях на высоком каблуке.
Приблизясь к ней, Дмитрий чуть поклонился, осевшим от волнения голосом сказал:
— Вы простите… за такую… навязчивость, но иначе я не мог. Не знаю, как все это объяснить… мне очень, очень захотелось вас увидеть…
Сейчас Катя была спокойнее, чем там, в зале ожидания, Дмитрий это заметил по тому, как она без суетливости, плавным движением поправила висевшую на плече сумочку того же цвета, что и туфли, как прямо и без напряжения посмотрела ему в глаза, когда он, неловко поклонившись, сбивчиво произнес первые слова. Да она будто их и не услышала и как-то просто, словно знала его давно, сказала:
— Проводите меня немного, если у вас есть время.
И тем самым точно груз сбросила с Дмитрия, и куда разом девалась его прежняя робость и скованность, ему вдруг стало совсем весело, и уже верилось, что всего-то он добьется, о чем мечтает, непременно сделает Дмитрий Булавин операцию в космосе. Нет, ничто его не убедит, никто ему не докажет, что мечтает он о пустом, ведь пока в космосе были только десятки, а когда туда полетят сотни и тысячи, то нельзя обойтись без хирурга, тогда он там будет нужен как воздух.
Они прошли немного дворами, миновали тихую зеленую улочку, и скоро перед ними замаячила телебашня. Ее верхушка, подсвеченная снизу прожекторами, походила на хрустальную сосульку, какие вешают на новогодние елки, а над нею даже ночью был виден флаг, казавшийся с земли красным листиком осины, дрожащим под осенним ветром.
— Вот уже столько лет башне, а я ни разу оттуда не видел ночную Москву, — сказал с сожалением Дмитрий.
— Я ночью тоже там не была, — призналась Катя.
Тут Дмитрий приметил, что меж деревьев мелькнули знакомые белые брюки. Он шел с Катей по скверу, обсаженному липами, вишнями, яблонями, за которыми щетинился густой кустарник, а рядом, по тротуару, крадучись пробиралась Люся. «Вот шпионка несчастная», — озлился Дмитрий на сестру, понимая, что теперь она будет хвостом ходить за ними. Он стал соображать, как избавиться от ее преследования, и тут вспомнил про свои «Жигули». Это, пожалуй, был выход: взять со стоянки машину и уехать с Катей кататься. Вот и оставит он Люсю с носом, не побежит же она вслед за машиной как последняя собачонка.
— Мы можем покататься на машине, — сказал Дмитрий. — Если вы согласны, я сейчас возьму ее со стоянки.
Катя обрадовалась, как ребенок, такому негаданному счастью — проехать в машине по ночной Москве, да притом сидя рядом с Дмитрием. А еще лучше укатить куда-нибудь за город, подумалось ей, ночь-то какая теплая, искупаться вполне можно.
— Я с удовольствием покаталась бы, — откровенно призналась Катя.
Они пересекли улицу, немного прошли по широкому травянистому полю и скоро были на автомобильной стоянке. Дмитрий выгнал из-за решетчатой ограды «Жигули», обошел
У самого берега залива, вблизи пансионата «Клязьма», они остановились. Дмитрий сразу сбросил с себя пиджак, в котором ему давно было жарко в эту теплую ночь, распахнул вовсю дверцу и, откинувшись на спинку сиденья, с охотой закурил. Катя тут же вылезла из машины, сняла туфли и сбежала босиком к воде.
— Тепла-а-я!.. — обрадовалась она, трогая воду ногою. — Я сейчас буду купаться… Только вы на меня не смотрите… я без купальника. — И, пробежав немного вдоль берега, она скрылась за кустами.
Дмитрий тоже считал, грешно в такую ночь не покупаться, а если нет с собой плавок, то что за беда, ну кто сейчас его увидит, когда вокруг ни души. Он оглядел пустынный берег, безмолвные в сонной тиши корпуса пансионата, которые притулились к самому лесу, и стал раздеваться.
Катя вошла в воду первая. Дмитрий слышал, как булькнуло у самого берега, за кустами, как она тихо ойкала, постепенно погружаясь в воду. Сам он бросился в залив с разбегу, немного поплавал на спине, а затем, бесшумно двигая руками, подался в ту сторону, откуда доносились легкие всплески. Катя скоро его заметила, и ей вдруг захотелось, чтобы Дмитрий подплыл к ней, привлек ее к себе, но она тут же прогнала такие мысли и негромко крикнула: «Близко не подплывайте!» А видя, что он все равно приближается, немного оробела, стала загребать ладонями воду и брызгать ему в лицо. Дмитрий вначале смеялся, увертываясь от брызг, а потом неожиданно нырнул и обхватил ее за талию, закружил в воде, приговаривая: «Попалась, марсианка!.. Попалась…» Катю теперь охватил страх, она, стараясь вырваться из сильных рук Дмитрия, упиралась локтями ему в грудь, изредка вскрикивала: «Ой, отпустите, я сейчас захлебнусь!», но он, казалось, ничего не слышал и все кружил и кружил ее, чувствуя, как кровь горячей струей ударяет в виски, а по всему телу мечется колкий озноб.
Вскоре Дмитрий ощутил под ногами твердь песчаного дна, легко подбросил в воде Катю, подхватил на руки и плотнее прижал к себе. Пытаясь его оттолкнуть, она собиралась вся в комок, мотала головой, резко выбрасывала руки в стороны, но это не помогало, Дмитрий все крепче сжимал Катю и скоро нашел ее чуть прохладные и мокрые от воды губы. Она на какое-то мгновенье расслабилась, будто обмякла, и у Дмитрия тотчас помутилось в голове, трудно переставляя непослушные ноги, он вынес ее на прибрежный песок, а падая, почувствовал, как обжигающе чиркнули по шее соски-пупырышки ее твердых грудей, и задохнулся от всепоглощающего желания. Сквозь дурманящий туман до слуха Дмитрия дошел слабый вскрик Кати, и потом мучительно-сладкая волна окатила все его тело…
Когда в голове просветлилось, он увидел рядом с собой в лунной ночи сверкающую белизной тела Катю. Она, казалось, безжизненно распласталась на темно-рыжем песке, у самой воды. Дмитрия теперь охватил жгучий стыд и испуг, несколько минут он лежал, не шевелясь, страшась посмотреть Кате в глаза, и не совсем понимал, как все это произошло. За свои двадцать восемь лет ему довелось узнать уже двух женщин, которые его волновали, но с ними все было по-другому, с ними он никогда не становился рабом своих чувств. Была у него близость еще с Ингой Разменовой, однако ее он в расчет не брал, поскольку ничего не помнил из той злополучной ночи. А сейчас все было иначе, сейчас какой-то пронзительный свет разом полонил в нем дух и тело, и все случилось словно помимо его воли.