Аристократ. Пять Грязных Искусств
Шрифт:
— Это сочинение, мистер Питон, — он ухмыльнулся, намеренно сделав ошибку в произношении моей фамилии, а ведь отлично знал, как это меня раздражает.
Вот говнюк.
Его красноватое рыхлое лицо явно просило кулака.
Я бросил тетрадь на угол стола, так в неё и не заглянув, и откинулся на спинку стула. Неспешно охватил взглядом объёмную фигуру Хиггинса.
— Ударение на первый слог, а не на второй. Надо произносить: «Мистер Пи-и-тон», — терпеливо поправил я его, но с удовольствием съездил бы по шее. — Я ведь не коверкаю
Ноль реакции.
Никакого мыслительного процесса на лице парня так и не отобразилось. Честно сказать, я его и не ждал, но хотя бы смущения… Малолетний наглец даже глазом не моргнул.
— Так вы не хотите взглянуть на моё сочинение? — напирал он.
— Не хочу.
— Ну пожалуйста, мистер Питон. Я же старался!
И опять ударение не туда. Да что за сукин сын.
Чтобы избавить себя от его общества, я взял тетрадь. Открыл на первой странице и увидел старательно выведенную карандашом задницу. Огромную, во весь лист.
Под рисунком значилось: «Новый дом мистера Питона. Приятного путешествия, сраный бродяга!».
Вот как?..
Бродяга, значит.
Что ж, ничего удивительного. Я с детства привык к оскорблениям. Вырос в сиротском приюте, а в Бриттоне, где полноту и влиятельность рода ценят, как ни что другое, сирот почти не бывает.
Почти. Ведь я-то был.
А вместе со мной в маленьком приюте на окраине Лэнсома проживало ещё восемь детей. Всего девять сирот на всю страну. И сказать, что мы с лихвой познали прелести жизни безродных бродяг, — считай ничего не сказать.
— Это всё, мистер Хиггинс? — поинтересовался я равнодушно.
Лицо Хиггинса тут же преобразилось: он оторопел.
Парень готовился к триумфу явно не один час, но моя реакция его разочаровала, даже обидела. В гробовой тишине он собирался с мыслями секунд десять и, наконец, выдал:
— Зато я знаю, что вы бьётесь за деньги, а это незаконно! А ещё я видел, что лежит у вас в чемоданчике. Вы всё время прячете его под столом… и везде… везде таскаете с собой. Даже на обед. Я сам видел, что у вас там! Я следил. Я видел, как вы открывали его в подсобке мистера Голда. Я видел, видел! Вы пили таблетки овеума! Вы наркоман и нелегальный боец! И я всё это сообщил инспектору Жан-Жермесу.
— Ну надо же, — улыбнулся я (один Господь знает как тяжело далась мне эта улыбка). — Вы очень наблюдательный юноша.
Я встал из-за стола и, обогнув парня, направился к двери.
— Вы никуда не убежите, мистер Питон! Поняли? Вас всё равно поймают! — завопил мне в след Хиггинс.
На этот раз мою фамилию он произнёс без ошибки.
Я подошёл к двери, повернул ключ, заперев кабинет изнутри, обернулся и внимательно посмотрел на Хиггинса. Наверное, моя улыбка вышла слишком холодной — парень вздрогнул и поёжился.
— Вы никуда не убежите, — повторил он, притихнув.
И будто сразу потерял в весе и объёме.
—
Хиггинс сглотнул и попятился.
— Вы ничего мне не сделаете… Я всё про вас знаю… Я сообщил инспектору…
— Это не делает тебя бессмертным. Доносы вообще никого бессмертным не делают. Скорее наоборот.
— Вы учитель… вам нельзя… — Хиггинс продолжал пятиться, а я надвигался на него.
— Кто сказал, что учителя любят детей? Да каждый второй мечтает прикончить мелкого засранца, вроде вас, мистер Хиггинс. Но они только мечтают, а я тот самый, который делает. Представляете, как вам не повезло? А, мистер Хиггинс?
И в тот самый момент, когда Хиггинс уже открыл рот и набрал воздуху, чтобы заорать и позвать на помощь, я подхватил его за горло и пригвоздил затылком к стене, а потом приподнял парня над полом.
Хиггинс забил пятками о стену.
— Мистер… Питон… мистер… я не хотел… — захрипел он. — Они сами… они сами мне так велели…
— Кто? — рявкнул я в его распухшее и покрасневшее от напряжения лицо.
— Инспектор… инспектор велел…
И тут мне в затылок упёрся ствол револьвера Жан-Жермеса.
Я бы узнал его из тысячи, даже с закрытыми глазами. Только его «питбуль» (так он ласково его называл) издавал характерные металлические щелчки при взведении курка, будто выщёлкивал гимн всей полиции Лэнсома.
— Оставь мальца, Питон.
Но я продолжал давить на горло Хиггинса, а тот хрипел и бился в моих руках.
— Рэй Ганс Питон! — прогремел позади меня голос Жан-Жермеса. — Отпусти его! Немедленно! Ну? Иначе я тебе башку разнесу. В моём стволе особая пуля. Не дури. Отпусти парнишку.
Инспектор продолжал давить мне на затылок. Ствол его револьвера, казалось, вот-вот вдавится в мой череп, проломив кость.
— Питон, немедленно отпусти свидетеля.
И я отпустил.
На штанах парня, в районе паха, расползлось тёмное пятно.
Он соскользнул по стене на пол, осел на колени и, судорожно раскрыв рот, схватился за горло ладонями. Закашлялся, глядя на меня полными слёз глазами. В них читались ненависть и страх — самое дурное сочетание эмоций. Но на Хиггинса мне было уже наплевать.
Я поднял руки и медленно обернулся.
Ствол револьвера тут же уткнулся мне в лоб.
Перед глазами возникло худое выбритое лицо старика Тильдо Жан-Жермеса — жестокого полицейского пса, отдавшего службе добрых сорок лет. С ним рядом стояли трое крепких парней из окружной полиции с ружьями наперевес.
Отлично, Рэй. Просто замечательно.
Овеум сделал тебя бесстрашным дебилом.
Мысленно я успел изругать себя последними словами. Совсем потерял бдительность. Ну почему бы перед уроком не проверить подсобку для учебной литературы?..