Аристократия духа
Шрифт:
Мистер Райс понял, что ничего толкового от мистера Кейтона не услышит, но уверился, что тот и вправду ничуть не влюблён.
Глава 15.
"... Есть вещи, дорогой Клиффорд, которые не только не снились нашим мудрецам,
но которые не в состоянии понять и самые обыкновенные дураки..."
Ну, и зачем он сделал это? В субботу Кейтон проснулся с тяжелой болью в голове и услышал, как тетка жалуется компаньонке, что племянник накануне напился
Тётка смотрела взглядом презрительным и неприятным, но он получил все необходимое, чтобы быстро прийти в себя, и к двенадцати часам чувствовал себя довольно сносно. Около трех пополудни Кейтон с тёткой, согласно уговору, заехали к Реннам. Мисс Сомервилл не заставила ждать себя ни минуты, они прибыли к милорду Комптону и все были подлинно очарованы: мисс Сомервилл - великолепными эстампами, Кейтон и леди Эмили - книжными приобретениями графа, а сам граф Комптон - прелестью мисс Эбигейл.
Вскоре граф, сказав, что хочет кое-что предложить леди Кейтон на продажу, увел её из библиотеки, оставив там Энселма и мисс Сомервилл. Кейтон все ещё был под впечатлением прекрасных книг.
– Вам нравится?
– мисс Сомервилл листала роскошные издания графа.
Взглянув на богатые ин-фолио, лежавшие на столике, он проронил, что раньше хотел стать летописцем вот таких последних вздохов, бессвязного бормотания и агонии латыни, умирающей от ветхости в кельях и монастырских собраниях Европы, пергаментов великого Аквината, где за каждой строкой проступает невыразимая бесконечность души, открывавшаяся то в избытке стиля, то, напротив, в фигуре умолчания... Язык его неподражаемо великолепен, прост и мрачен, нервен и вычурен, способен уловить самое неуловимое впечатление, передает сложнейшие оттенки эпохи, и без того чрезмерно глубокой и болезненно умной...
– Хотели раньше?
– спросила мисс Сомервилл.
– Ваши намерения изменились?
– Увы. Мой старший брат умер, и ныне я - единственный сын отца.
Она улыбнулась, но совсем невесело.
– Мне редко доводилось видеть, чтобы кто-то скорбел по поводу того, что ему предстоит унаследовать семейную вотчину. Вы очень любили брата?
– Правильнее было сказать, что я плохо знал его. Десять лет разницы. Когда я родился, он был отправлен Вестминстер, потом мы изредка виделись на каникулах, но близости меж нами никогда не было. Нас и некому было сдружить - мать рано умерла, отец жил одиноко... но некоторые уроки брата пошли мне на пользу.
– Но в Вестминстере у вас были друзья? В Оксфорде? Мне показалось...
– она умолкла.
– Показалось...?
– Что с мистером Ренном вы не друзья...? Ваши друзья - мистер Камэрон и мистер Райс?
Он опустил глаза, недоумевая, куда это запропастились мистер Комптон и его тётка. Разговор становился
В душе нарастало что-то тягостное - хотелось отстраниться от этих синих глаз и вопросов, которые всегда царапали душу. Ну почему бы ей не быть как все: болтать о пустяках, не напрягая и не отягощая собеседника, почему бы не поговорить о книгах, наконец? Что эта красотка хочет узнать? Разве он позволит ей понять себя? Никогда. Он никогда и ни для кого не будет объектом изучения. Зачем же делать вид, что он интересует её? У любой вежливости есть границы, и не следует переступать их. Но грубым с женщинами он быть не умел, красота её расслабляла его, навевала тяжелую тоску о несбыточном, и он ответил - мягко и безгневно, но постарался вложить в свои слова все необходимое, чтобы избежать подобных вопросов впредь.
– Вам трудно будет понять это, мисс Сомервилл. Я просто несколько замкнут. Give every man thy ear, but few thy voice Уродство - отторжение, причем двойственное: оно отталкивает от вас других, в вас же самом порождает склонность к одиночеству, созерцанию, безмолвию.
– Он улыбнулся, - горечь обид, нервные приступы и тайные душевные муки - всё это привыкаешь переживать в себе, не вынося на публику. Я никому и никогда не позволю читать в моём сердце и заглянуть себе в душу. Поэтому у меня нет, да и не может быть ... близких друзей. Я не нуждаюсь в них. Hedge between keeps, friendship green.
Мисс Сомервилл окинула его задумчивым взглядом и ничего не сказала. Её молчание создало какую-то неясную недоговоренность, и он, досадуя на себя, сожалея, что, может быть, незаслуженно обидел её, проронил, что знает людей, куда более одиноких, чем он сам.
– Мне показалось, что вы сами воздвигли вокруг себя каменные стены...
Кейтон усмехнулся.
– А мне показалось, что мы в этом похожи, мисс Сомервилл. Ведь к вам тоже... так просто не подойти. Сложно и заслужить ваше расположение...
– Это верно, - спокойно согласилась она, - я стараюсь дистанцироваться от тех, в ком не вижу друзей, а друзей вижу в немногих. Я заметила, что "les liaisons dangereuses" дорого обходятся тем, кто допускает их...
– Ну... Я не Вальмон, мисс Сомервилл, - усмехнулся Кейтон.
– Надеюсь... А вы... давно знакомы с мистером Райсом?
– Мы учились вместе в Вестминстере.
– И какого вы мнения о нём?
– А он вам понравился, не правда ли?
– В отличие от вас... он показался мне похожим на виконта де Вальмона...
– без улыбки ответила мисс Сомервилл.
Кейтон нахмурился. Он не ожидал от неё столь резкого высказывания.
– Даже так?
– он пожал плечами, - что ж, мистер Райс, возможно, и впрямь... не образчик добродетели, но человек он неглупый и весьма остроумный.
– Виконт де Вальмон тоже был... неглуп. Так, по-вашему, это достойное знакомство?
Кейтон снова нахмурился. Разговор снова становился неприятным.
– Вы тоже весьма неглупы, мисс Эбигейл, и должны понять, что существует разная степень опасности. Мне знакомство с мистером Райсом вреда причинить не может. Но вам...
– Он несколько судорожно вздохнул, - вам я бы, наверное, не посоветовал близкое знакомство с этим человеком, равно как и вашим подругам, и кузине. Но это лишь в том случае, если мои советы хоть что-то для вас значат, если же нет - каждый волен распоряжаться собой, как ему угодно.