Аристократка на мели
Шрифт:
Догнали мы его, говорят:
– А он что-то жалкий такой. Улыбается… пальтишко теребит. Что нам, его бить, что ли?
А Зинка из двести тридцать седьмой комнаты как заорет:
– Вы с ума сошли, он же маньяк! Он нам знаете что?
Глаза большие делает и в сторону промежности косит. А Вова из триста двенадцатой ей отвечает:
– Что он вам? Подумаешь! Писун показал. Тоже мне, принцессы. Вчера бы ты так орала. А то вообще не пискнула за всю ночь. Погнали отсюда, мужики, по пивасу.
И тогда я поняла – вот это мужская солидарность.
Две стороны стекла
ОН: Фактически она меня бросила в субботу. Я отчетливо это помню, потому что как раз качал кино и раздумывал, тянет ли сегодняшний вечер на Гран Резерву. Она вышла из ванной и села ожесточенно красить глаз.
– Ты куда?
– На день рождения, я тебе говорила.
– А. Я думал, проведем вечер дома.
– Ты точно не идешь со мной?
– А ты точно не останешься? Я третью серию скачал, неделю ждал, пока выложат. Куда ты пойдешь, сама подумай, там холодно… и люди! Много!
– Вот именно.
Агрессия, демарш, наверное, заранее все продумала.
ОНА: Не было у меня никакого плана. И уходить я не собиралась. И наши совместные вечера я любила. Мы залезали вдвоем под плед и смотрели кино. Он обнимал меня, когда протягивал руку за бокалом. Это было уютно и тепло. Так продолжалось три года. Как будто мне уже девяносто, и кроме облезлого Диброва и его «Кто хочет стать миллионером» в моей жизни ничего не будет.
Сначала к нам перестали приходить друзья. Их нужно развлекать, и после них грязная посуда. Потом мы сами перестали ходить в гости – пустые разговоры, и вечером не остается места для парковки возле дома. А потом… я перестала красить волосы. Лень.
МАРИНА: На свой день рождения я пригласила их вместе, хотя надеялась, что он не сможет. Он всегда незаметно под столом касался ее ноги, а когда она отвлекалась от общей беседы и смотрела на него, слегка закатывал глаза. И тогда улыбка сходила с ее губ, и она едва заметно кивала: «Да, дураки, и разговоры у них мещанские. Сейчас пойдем». Мы все это видели.
Макса пригласила для нее, а что такого? Вы бы видели ее глаза в последнее время, их как будто постирали с отбеливателем.
ОНА: С Максом я столкнулась случайно. Столкнулась в прямом смысле, он пролил пиво, я извинилась. Он широко улыбнулся «ничего страшного» и уже хотел уйти, слегка помедлил и спросил, почему у меня такое знакомое лицо, не снимаюсь ли я в кино? Это было довольно пошло и, как ни странно, приятно. Я засмеялась и ответила, что я бухгалтер. Он удивился: в его фирму срочно требуется бухгалтер, я словно ниспослана ему свыше.
Я дала ему номер телефона. Он ни на что не намекал, искренне просил помочь.
ОН: Я видел, как вибрирует ее телефон. Как она переворачивает в ночи подсвеченный экран, читает сообщение и слегка улыбается, потом резко гасит улыбку. А что я мог сделать? Разбить телефон? Устроить скандал? Один раз попытался, она сказала, что это работа, потом поцеловала меня в нос и сказала, что любит.
Пару раз она настойчиво пыталась вытащить меня из дома, сперва на какую-то выставку, потом на корпоратив в офис. Как будто это могло что-то исправить. Когда я отказался, она обрадовалась, словно сказала себе: «Я так и знала! Он безнадежен, видит Бог, я пыталась и сделала все, что могла».
ОНА: Макс любил меня. Я совсем забыла, что значит быть любимой. Когда смотрят в глаза и ловят каждое слово, когда дарят цветы, держат за руку и приглашают на ужин. Он готовил для меня спагетти. Зубами развязал бретельку на топе, рычал, словно хотел съесть целиком. Это была страсть, от которой кружилась голова. У него мускулы и загорелое гладкое тело, он идеален и выбрал меня. Я не могла ни о чем думать, только о Максе. Конечно, я ушла. Я больше не хотела врать ни себе, ни ему. Это значило бы предать то, что между нами когда-то было.
ОН: Я бесил ее своим существованием. Она морщилась, когда я ел, качала головой, когда я приближался к ней, вздыхала, когда с видом Жанны д’Арк поднимала мою упавшую куртку. Она страдала со мной. Просто потому, что я был не он. Она ушла, потому что не могла больше терпеть, потому что сделала все возможное, потому что я безнадежен, потому что у нее единственная жизнь, и прозябать ее со мной…
Я не стал ее останавливать, я не умею делать ее счастливой. Да, я люблю ее.
МАКС: Я всегда красиво ухаживаю. Я вообще стараюсь жить красиво. Не для нее, конечно, для себя. Жизнь моя, хочу прожить ее шикарно и на полную катушку. Лимузины, рестораны, цветы, дорогое белье. Мне это нравится. Она думала, что это навсегда? Ничего подобного я не обещал. «В мою фирму срочно нужен бухгалтер»? Серьезно? Кто на это ведется?
Ба
Вот у меня бабушка была. Меня родители к ней на все лето отсылали, моего мнения не спрашивали.
Она очень добрая была. Сядем рядом с ней и «Санта-Барбару» начнем смотреть, она обнимет меня и говорит:
– Вот Сиси Кэпвел, интересный мужчина, похож на нашего Игоря Алексеевича. Помнишь его? Напротив жил, на Новый год приходил к тебе, Дедом Морозом наряжался. Такой высокий, видный. Не помнишь? Ну ты маленькая была. Его потом еще машина переехала, когда он пьяный с гулянки возвращался. Ноги переломало в труху. Он еще пару дней в больнице полежал.
Маринка, жена его, к нему бегала, все плакала, как она теперь с ним, инвалидом. Но ничего, все обошлось, помер он быстро. Мы с тобой на кладбище пойдем завтра, я тебе покажу его могилку. Он прямо наискосок от Зои Михайловны лежит. Зою Михайловну-то помнишь?
Я не помнила, хотя кивала в надежде, что она избавит меня от подробностей, но…
– Зоя Михайловна, покойница, прямо на свой день рождения умерла. Вроде врачи сказали, что сердечный приступ. Ее детишки мигом прискакали и квартиру делить начали. Ее едва в гроб успели положить, а они уже адвокатов понанимали и резню устроили.