Арийский мессия

Эскобар Марио

Итак, уважаемые господа, в то утро полицейский Линкольн вышел из дому и отправился на работу, в полицейский участок номер десять города Нью-Йорка, – туда, где у него был маленький кабинет и где он служил офицером полиции вот уже пять лет. Линкольн сел в трамвай и вышел возле кафе «Израиль». Как и в любой другой рабочий день, он выпил там чашечку кофе и почитал утреннюю газету. Когда он наконец приехал на работу, сержант Макартур – заносчивый шотландец, который с трудом смирился с тем, что рядом с ним в полицейском участке служит офицер-негр, – поприветствовал его своим как обычно хриплым и недовольным голосом и передал ему небрежным жестом телеграмму. Конверт, в котором она лежала, был вскрыт, а сама телеграмма – измята. Линкольн посмотрел на сержанта и нарочито любезно улыбнулся: он знал, что этого шотландца крепко раздражает учтивое поведение

окружающих.

Зайдя к себе в кабинет, Линкольн прочел немногословное послание:

«Линкольн надеюсь что все идет хорошо. Мне удалось узнать ваш адрес. В Мадриде произошли очень интересные события. Можете ли вы приехать и помочь мне в проведении неофициального расследования?

Геркулес Гусман Фокс».

Линкольн никак не ожидал получить от своего старого друга телеграмму, а еще меньше рассчитывал на предложение принять участие в какой-то новой авантюре, однако он, не задумываясь, решил на это предложение согласиться. Он тут же отправил Геркулесу телеграмму об этом, а некоторое время спустя – после утомительного путешествия через океан на пароходе – прибыл в Лиссабон. Линкольну еще никогда не доводилось бывать в Старом Свете. Причудливые узкие улочки Лиссабона произвели на него настолько сильное впечатление, что он позабыл о полученном от друга интригующем послании, и, садясь в поезд, направляющийся в Мадрид, говорил себе, что это сон, удивительный сон…

Линкольн впоследствии всю жизнь будет помнить о нескольких неделях, проведенных в Европе, – как будет он помнить и о тайне, с которой соприкоснулся на континенте, где вот-вот разразится война. Десятого июня 1914 года – в тот самый день, когда он приехал в Мадрид, – многие еще надеялись на сохранение мира между великими державами. Сейчас нам известно, что затем произошло, и поскольку теперь мир стал гораздо теснее, чем был в те зловещие дни, самое худшее, возможно, еще ждет нас впереди.

Часть первая

Тайна Национальной библиотеки

1

Мадрид, 10 июня 1914 года

Линкольн поднялся с деревянного сиденья, упрекая себя в жадности: напрасно он не захотел доплатить два доллара за то, чтобы ехать не в третьем, а в первом классе. Ужасно ломило ноги, а спину от пояса и до шеи то и дело пронизывала острая, как от удара хлыстом, боль. В течение всего пути он почти не отдыхал. Запах пота, жара, песни подвыпивших новобранцев, надрывный плач младенцев и храп необычайно толстой женщины, которая уселась рядом и на которую Линкольн поглядывал с опаской: как бы она во сне не навалилась на него всей своей массой, – не позволили даже чуточку отдохнуть. Мало того, окружающие таращились на него с таким видом, как будто никогда в жизни не видели негра. В Лиссабоне на него, Линкольна, никто не обращал ни малейшего внимания: здесь жило немало негров, приехавших из Бразилии, а вот для большинства испанцев единственными чернокожими, которых они хоть иногда видели, были сами испанцы, которые на рождественские праздники вымазывали лицо угольной пылью, чтобы исполнить роль библейского волхва Бальтазара. [2]

2

В Испании рождественские подарки дети получают не от традиционного для многих западноевропейских стран Санта-Клауса, а от так называемых библейских волхвов – Бальтазара, Мельхиора и Каспара. Считается, что Балътазар был темнокожим африканским мавром.

Линкольн вез с собой не много вещей: его багаж состоял из маленького кожаного чемодана, в котором лежали несколько комплектов белья, пистолет, запасная шляпа-котелок, Библия и еще пара книг. Он помог своей тучной соседке спустить чемоданы с багажной полки на пол и, с трудом подбирая испанские слова, попрощался с ней. Затем очень медленно и долго продвигался к выходу из вагона: коридор был до отказа забит пассажирами. И лишь ступив на перрон, он наконец подумал о том, что будет делать, если его друг по какой-либо причине не получил телеграммы и, соответственно,

не встретит его здесь, на вокзале.

Люди сновали по перрону. Эта сутолока напомнила Линкольну Нью-Йорк. Усмехнувшись, он достал сигарету, закурил и решил направиться в здание вокзала: его то и дело ненарочно толкали то с одной, то с другой стороны протискивающиеся по переполненному перрону люди, и было трудно стоять и спокойно ждать среди такой толкотни. Пройдя с полсотни метров, он увидел человека, явно выделявшегося в толпе высоким ростом. Этот импозантный мужчина был одет в серый, в очень тонкую полоску, костюм английского покроя, белоснежную рубашку и короткий черный галстук. Головного убора на его голове не было, и в зачесанной назад шевелюре отдельные иссиня-черные пряди резко контрастировали с уже поседевшими волосами. Его черные глаза смотрели поверх голов движущихся перед ним людей, выискивая кого-то в толпе. Полные губы мужчины растянулись в улыбке, отчего у него на щеках появились ямочки, – он увидел Линкольна, подняв правую руку, помахал ею и пошел навстречу другу. Подойдя вплотную, мужчина крепко обнял прибывшего. Это был не кто иной, как Геркулес Гусман Фокс – тот самый Геркулес Гусман Фокс, вместе с которым пятнадцать лет назад в Гаване Линкольн поучаствовал в одной большой авантюре. Прошедшие полтора десятка лет почти не отразились на Фоксе: сейчас он выглядел намного лучше, чем тогда в Гаване, у него под глазами уже не было темных кругов, а от его гладко выбритого лица исходил приятный запах французского одеколона.

– Ну здравствуйте, Джордж Линкольн, – сказал Фокс, от волнения произнося слова торжественно-напыщенным тоном.

– Друг мой Геркулес, климат Мадрида действует на вас благотворнее, чем климат Гаваны. У вас улучшился цвет лица.

– А как он улучшился у вас! – усмехнулся испанец.

Линкольну тут же припомнилась склонность его друга к сарказму.

– Мой цвет лица – всегда один и тот же, – сказал, добродушно улыбнувшись, чернокожий американец.

– Вы, должно быть, устали. Испанские поезда не отличаются комфортом. Вы ехали первым классом?

– По правде говоря, – Линкольн потер ладонями поясницу, – камень, служивший изголовьем патриарху Иакову, был наверняка удобнее, чем эти деревянные сиденья.

– Надеюсь, в моем доме вы будете чувствовать себя намного комфортнее.

И они двинулись вдоль перрона. В главном зале вокзала было почти пусто: большинство из сошедших с поезда людей уже убралось восвояси. Выйдя из вокзала, Геркулес остановил двухместный экипаж. Друзья ехали по вымощенным булыжником улицам города, и Линкольн отметил весьма скромное количество автомобилей в Мадриде. Зато здесь было предостаточно вагонов конной железной дороги, приводимых в движение изнемогающими от натуги лошадьми, переполненных товарами повозок, уличных торговцев, шагающих куда-то рабочих с чумазыми лицами, женщин, одетых с ног до головы во все черное, священников в потертых сутанах и круглых шапочках.

Геркулес с Линкольном ехали по бульвару Прадо – огромной транспортной артерии, пересекающей с севера на юг всю центральную часть города. Справа от себя Линкольн видел то роскошный сад с высокой и элегантной оградой, то кирпичное здание со скульптурами в античном стиле и великолепными колоннами – отель «Ритц», – то фонтаны «Нептун» и «Сибелес», то дворец на бульваре Реколетос, Паласио-де-Реколетос, и множество других зданий, во всем великолепии поблескивающих под ослепительным солнцем.

Экипаж свернул в узенькую улочку, по обе стороны которой высились особнячки с небольшими садиками, и остановился перед одним из них. Геркулес расплатился с извозчиком, и друзья направились к особняку. Его фасад с большими балконами был сделан из белого камня и богато украшен. Пройдя через калитку ограды, Линкольн зашагал вслед за другом по выложенной булыжником дорожке, справа и слева от которой росло множество цветов. К главному входу в здание вела широкая каменная лестница.

Линкольн остановился на нижней ступеньке лестницы, разглядывая красивый фасад особняка, и Геркулесу пришлось подтолкнуть друга локтем, чтобы тот поднимался по ступенькам.

– Ну ничего себе особнячок! – покачал головой Линкольн. – Вы, я вижу, все эти годы времени зря не теряли.

– Тут нет ничего моего. Точнее говоря, все это – часть доставшегося мне наследства, но я расскажу вам об этом как-нибудь потом. А пока заходите-ка в дом, умойтесь, переоденьтесь и немного отдохните. Впереди у нас большая работа. Кстати, сегодня вечером мы пойдем в оперный театр. У вас есть с собой смокинг?