Аркадий Бухов
Шрифт:
— Отложить.
* * *
Реже стала выходить кухарка Бутыриных на улицу. С меньшим волнением развертывал Бутырин газету, но, просматривая ее, со злой улыбкой подчеркивал те места, где выпали буквы или вместо маленькой буквы в средине строки высовывалась большая, заглавная.
— Писатели земли русской, — с тихим торжеством показывал он газету сослуживцу по железнодорожному депо, — прибыль с большой буквы пишут…
Сослуживец, человек молодой, в бумажном воротничке.
— А вы как, не того… Не пробовали статейки тискать?
— Уголь опять не привезли… — уклонялся Бутырин и уходил к полотну через вокзал.
За картами Бутырин начал острить и, если хотел уличить кого-нибудь в обидной посредственности, непременно говорил одно и то же:
— Ему бы в нашей газетке писать… Там только таких и надо…
* * *
Прошло пять месяцев. В субботу, как раз это пришлось первого, сослуживцы Бутырина, получая жалованье, подписывали лист, где каждый в сторонке, после своей фамилии ставил цифру.
— Подарок, так подарок, — возмущенно заглядывал после каждой подписи в листе начальник станции, — а то один рубль, другой рубль, а всего тридцать два человека…
— Ну, купим портсигар, и будет… Не золотой же самовар ему нести…
— Позвольте мне, как уже справлявшему два…
— При чем тут справлявшему или не справлявшему… На портсигар можно золотую монограмму, а сбоку золотом же «Любимому товарищу от любящих товарищей». Или что-нибудь другое…
— А потому заметку в газету: к десятилетнему юбилею П. Б. Бутырина товарищи, собравшись в помещении…
— Помещения не надо… Просто: соединившись.
Заметку послали и дали друг другу слово, что об этом не узнает Бутырин, чтобы все было сюрпризом. Шесть человек были в тот же день у Бутырина и по секрету сообщили о подарке и о заметке. Каждый из шестерых называл себя инициатором сбора и автором заметки и просил его не выдавать.
Бутырин краснел, отвечал дрожащим от волнения голосом, сам приносил из кухни гостю чай, подогретый на спиртовке, а когда все ушли, прошел, не раздеваясь, в спальню, сел на постель жены и, сложив руки на коленях, долго говорил о том, что всякая работа приятна, когда тебя знают, уважают и ценят.
Жена внимательно слушала и, засыпая, сказала, что ей очень бы хотелось иметь такую же горжетку, как у сестры следователя, только внутри коричневая подкладка не идет.
Бутырин снова пошел в кабинет и, сняв тяжелые намокшие сапоги, долго ходил из угла в угол, бесконечно куря и рассеянно сбрасывая окурки на пол. Лицо у него горело и ноги не чувствовали усталости. Лег в половине четвертого и долго не мог уснуть.
* * *
Метранпаж медленно просматривал список материала, который должен пойти в номер, и отмечал крестиками нее, что набрано.
— Хроника вся, Петряков? — перегнулся он к наборщикам.
— А вот тут юбилейная еще…
— Какая юбилейная?..
— Инженер-то…
— Нет такой… Может, кто к запасу положил…
— А ты поищи. Не барин, руки не отвалятся…
Типографский мальчишка, глянцевито вымазанный в краске, рваный и ушастый, долго разбирал старый набор, чтобы найти заметку.
Вечером длинный, с прямыми желтыми волосами, в пенсне в роговой оправе, корректор перед уходом домой зашел к метранпажу проститься и сказал:
— Тут заметка одна есть… Странная какая-то. Письмо-то в редакцию.
— Ладно, велели, а наше дело маленькое… Домой отправляетесь?..
* * *
Одиннадцатого декабря Бутырин проснулся рано, надел серый домашний пиджачок и пошел будить кухарку.
— Как только купишь, так и приходи, не застаивайся у ворот… — сказал он через несколько минут, запирая за ней дверь.
Пока не приходила кухарка, Бутырин не шел умываться и натощак выкурил четыре папиросы.
— Ну, давай, давай скорее… Как мертвая шевелишься…
Перед тем как развернуть газету, Бутырину хотелось перекреститься или разворачивать сырой лист потихоньку, начиная медленно просматривать все с конца.
И вдруг глаза его встретили что-то такое, что отразило в них непонимающий ужас и разлилось быстрой бледностью по щекам. Бутырин обхватил лицо руками, опустил голову на стол и застыл.
* * *
На третьей странице, между городскими происшествиями и перепечатанной заметкой о количестве выпиваемых Швецией напитков, крупным шрифтом было напечатано письмо в редакцию:
М.Г.1
Третьего дня, купаясь против городских купален, в местной речке Сунке, я сделался жертвой невмешательства наших отцов города в наши непорядки. Среди белого дня. в шесть часов вечера, я частично потерял трудоспособность, наткнувшись ногой на якорь, брошенный на дно против означенных купален. Здоровье мое не внушает опасений, но мне хочется только выяснить: кто виноват в этой городской небрежности. Разве я только один могу сделаться жертвой случая, теперь, в переживаемые нами жаркие дни, все желают искупаться.
Инженер П. Б. Бутырин
Целый день Бутырин сидел, не умывшись, в сереньком пиджаке, а в спальне глухо плакала жена. Депутации от сослуживцев кухарка несвязно и конфузясь рассказала, что господа больны, принять не могут, а если к вечеру поправятся, зайдут сами. Портсигар, купленный в складчину, не оставили и решили поднести его прямо на службе. Бутырин, когда стемнело, перешел из кабинета в столовую, где было все приготовлено еще с вечера, отбил перочинным ножиком горлышко у бутылки с рябиновой, налил ее в стакан и немного отхлебнул. Спать лег у себя в кабинете, на диване, а на столе, около письменного прибора, стояла нетронутая тарелка супа, с застывшей корочкой сала.