Аркадий Бухов
Шрифт:
— Первые три дня, — решился, — будут петь студенты… Атак как я не студент, петь не умею и не люблю, когда меня бьют, я проведу это время дома.
Через три дня я вышел на улицу и осторожно спросил кого-то на углу:
— Скажите, гражданин, они еще поют?
— Куда там, — радостно замахал он руками, — их песенка уже спета.
— А войска?
— Войска на нашей стороне.
— А вы, гражданин, какая сторона?
— Наша. Народная.
Острое беспокойство сразу заползло мне в душу — опять опоздал. Войска уже перешли.
Я быстро зашагал по улице. Около какого-то дома я
— Я, кажется, вас арестую, — робко начал он.
— А по-моему, я вас, — нерешительно вступил я в пререкание.
Быстро собравшийся третейский суд из двух солдат и одного гимназиста решил в мою пользу, хотя с некоторым ущербом для моего самолюбия.
Он взял от меня околоточного и куда-то повел.
— Скажите, кажется, это они его арестовали? — осведомился я у какого-то господина в котиковом пальто.
— Совершенно верно. По-видимому, вы быстро ориентируетесь в событиях.
— А это по всему городу так?
— Как?
— А вот что полицию арестовывают. Или, может быть, по районам: где она, а где ее.
— Везде ее.
Я опаздывал в революции, как провинциальный товарный поезд между двумя полустанками.
По пути к Невскому я обогнал какой-то эскадрон с типичными погонами на плечах и с не менее типичными лицами.
— Товарищи! — взволнованно сообщил я какой-то группе на углу. — Сюда едут конные жандармы!
— Да ну? — обрадовались те. — Вот здорово-то…
У меня пробежали по спине мурашки. Наткнуться на группу переодетых полицейских — это жутко даже во время революции. Я боком стал пробираться от них.
— Эй вы… Товарищ… Вы куда же?
— Я же вам говорю, что сюда едут жандармы…
Они переглянулись между собой и искоса посмотрели на меня.
— Братцы, да уж не городовик ли переодетый…
— Господа, — с достоинством отпарировал я, — это не достойное предположение — это, может быть, вы…
— А чего же вы от жандармов бросились?..
Опыт целой жизни показал мне, что от жандармов бросаться никогда не является лишним. В эту минуту мне не хотелось делиться с чужими людьми своим опытом.
Я оглянулся на подъезжавших жандармов.
— Будь ты проклят растлевающий, пошлый опыт — ум глупцов…
У жандармов были красные флаги.
Мои нервы не выдержали.
— Товарищи, — со слезами на глазах сказал я одному из толпы, — они тоже?
— Тоже.
По-видимому, студенты пели меньше трех дней.
— Где же старое правительство? — с тайной надеждой услышать, что оно еще цело и мне предстоит быть свидетелем его падения, спросил я.
— Схвачено.
— Дума?
— Заседает.
— Правительство?
— Выбрано.
Я шел домой по людным улицам, тщетно разыскивая следы крови на тротуарах и прислушиваясь — нет ли где-нибудь залпов или сигнального рожка.
Было хмуро и сиротливо на душе.
— Ну что? Как? — спросили меня дома.
— Ничего. Нет революции.
— Как нет? А вот говорят…
— Враки. Полгода тому назад была революция. Черти… Устраивают и не предупредят даже…
— А ведь ты же говорил, что сначала соберутся студенты
Я сердито посмотрел и огрызнулся:
— Ну что вы пристали? Что вы, не знаете, какой нынче народ пошел? Ему бы свое дело сделать, а на других ему плевать. Далеко нам до Европы…
1917
СТИХОТВОРЕНИЯ И ПАРОДИИ
Жестокий
Дубровин с тощею сумой
Стоял, просящий подаянья
На «Знамя русское» с мольбой
И для себя — на пропитанье…
Копейку только он просил.
И взор являл живую муку…
Тут Пуришкевич проходил
И… плюнул доктору на руку…
Так иногда кадет иной.
От оптимизма весь неистов.
Победы ждет… А за спиной
Давно стоит суровый пристав…
У некоего г. Лермонтова позаимствовал Арк. Б. — в 1908 г.
Афинские ночи
Сарапьянц из «Курьера» и Теткин из «Края»,
Сознавая, что жизнь наслаждений короче,
И мещанскую этику зло презирая.
По субботам открыли афинские ночи.
Декадентка Петрова, вдова-акушерка,
Две матерые, местно-известные Фрины
В уголке, где трясется без книг этажерка,
Обнажаются гордо и знойно-картинно…