Аркадий Райкин

Уварова Елизавета Дмитриевна

Глава одиннадцатаяЧЕТВЕРО ИЗ ОДЕССЫ

Михаил Жванецкий и другие

«Как-то в начале шестидесятых годов Ленинградский театр миниатюр в очередной раз гастролировал в Одессе, — рассказывал Аркадий Исаакович. — Приходит за кулисы молодой человек и представляется: «Миша Жванецкий». Кажется, он тогда оканчивал Институт инженеров морского флота. Миша дал нам почитать интермедию, которая хоть и показалась довольно слабой, но привлекла каким-то своеобразием. В пареньке чувствовалась индивидуальность. Начали с ним работать. Но гастроли кончились, мы возвращались в Ленинград. Жванецкий поехал с нами за свой

счет. Остался в Ленинграде и целые дни проводил в нашем театре. Через некоторое время мы оформили его заведующим литературной частью. Так продолжалось несколько лет, пока не родился «Светофор», в котором Мише Жванецкому принадлежала большая часть текстов».

Добавим, что «Светофор», вышедший в 1967 году, оказался в ряду лучших спектаклей Райкина.

Пройдя школу в театре Райкина, Михаил Жванецкий вырос в большого самобытного писателя. В глухие годы застоя его голос давал надежду на будущую гласность. Переписанные на магнитофоне, его вещи распространялись по всей стране тиражами, недоступными никакому самиздату. Они воспринимались как откровение, как новое слово не только в сатирической литературе, но и, шире, в общественной жизни, говорили о том, что больше так жить нельзя. Чуткое ухо Райкина услышало в Одессе у незнакомого человека, принесшего в театр любительскую миниатюру, собственную интонацию. Эта интонация делает Жванецкого непревзойденным исполнителем своих произведений. Авторские вечера Жванецкого всякий раз становятся событиями концертной эстрады.

И дело не только в интонации. Степень концентрации жизненного материала, неотразимая правдивость персонажей, подсмотренных где-то в самой гуще жизни, умение не только видеть, но и слышать их речь принесли Жванецкому массовую известность — при всем своеобразии его таланта и жанра, в котором он работает.

Но у Жванецкого, как у всякого большого писателя, свой, особый взгляд на жизнь. При беспощадности сатирического обличения в его смехе нет ни злости, ни безнадежности. Не берусь утверждать, можно ли в полном смысле слова считать сатиру Жванецкого оптимистичной, но мрачной ее назвать уж точно нельзя. В ней есть грусть, но нет отчаяния. Осмеивая человеческие слабости и обличая пороки, он добрым глазом умеет заметить то хорошее, что есть в жизни и людях. Школа Райкина, личность Райкина, его взгляд на мир наложили отпечаток на всё, что выходит из-под пера Жванецкого — человека другого поколения.

В театре Райкина талантливый ученик освоил и технологию создания миниатюр для Райкина, научился райкинскому умению предельно конкретизировать характер и одновременно обобщать его, правдивость сочетать с гиперболичностью, абсурдность ситуации — с неотразимой достоверностью деталей, облекать жизненную ситуацию в парадоксальную форму.

Стоит добавить, что кроме Михаила Жванецкого Аркадий Исаакович «вывез» из одесской самодеятельности еще трех молодых актеров; двое из них, Роман Карцев и Виктор Ильченко, пройдя райкинскую школу, впоследствии значительно обогатили отечественную разговорную эстраду и создали свой театр. Но адаптация веселых одесситов в строгой ленинградской семье, какой была маленькая труппа Театра миниатюр, проходила трудно. Впрочем, довольно скоро Роман Карцев и Виктор Ильченко благодаря Аркадию Райкину, чье мастерство они внимательно изучали, постоянно стоя за кулисами во время спектаклей, почувствовали твердую почву под ногами, значительно утвердились в профессии — настолько, что Карцев однажды позволил себе возразить художественному руководителю по поводу оценки смешного и лихо расстался с театром. Но лихости хватило ненадолго, из Одессы, куда ему пришлось возвратиться, приходили слезные письма в Ленинград. Через год ему удалось вернуться благодаря ходатайству товарищей и общей заступницы R М. Ромы. Недавние любители не только сформировались как интересные, самобытные артисты, но и значительно расширили свой кругозор, получив возможность увидеть все лучшие столичные спектакли, побывать за рубежом, о чем советские люди, в том числе и актеры драматических театров, могли

лишь мечтать. Благодаря Жванецкому они имели репертуар и, исполняя в клубных концертах вещи, которые не брал Райкин, приобрели популярность как бы вне театра, что его художественный руководитель не любил. Расставание становилось неизбежным, и вслед за «своим» автором они покинули вырастивший их театр. Но это уже другая история.

Приведу запись своей беседы с М. М. Жванецким, сделанную в 1981 году. В ней не только изложена история работы знаменитого артиста с начинающим автором, довольно обычная для первого и полная глубокого драматизма для второго, но и воссоздается атмосфера всеобщего поклонения, которая уже тогда окружала Райкина. В жизни будущего писателя такое знакомство имело решающее, поворотное значение и поэтому описано столь подробно.

«Думаю, что значение песни, музыки преувеличено. У нас гораздо больше поклонников юмора.' В пятидесятые годы, когда я учился в Одесском институте инженеров морского флота, стала бурно развиваться студенческая самодеятельность. Главный вопрос был в репертуаре, требовался юмор. Я так думаю, что публика всегда жаждет чего-нибудь смешного, а если к этому прибавить еще и ум... то уж тем более.

И вот мы вместе с Виктором Ильченко (я был на четвертом, он — на первом курсе) стали писать для нашего студенческого театра нечто вроде капустников. Когда мы закончили институт, наш театр не только не развалился, а, напротив, укрепился и получил название «Парнас-2». Авторами были Ильченко, Жванецкий и Кофф. Нашей мечтой и кумиром, конечно же, был Райкин. Мы постоянно слушали его по радио. Я работал в порту по портальным кранам и находился наверху, а Ильченко — по автопогрузчикам, он был внизу. И вот ночью, в смене, по радиоточкам мы непрерывно слушали Райкина.

В 1960 году наш театр поехал в Ленинград «по обмену» с ленинградским студенческим коллективом. И не помню, кажется, вдвоем с Ильченко пошли в дирекцию Ленинградского театра миниатюр. Как ни странно, в коридоре увидели живого Райкина. Это была сказочная ситуация — мы хотели показать свой спектакль и совершенно не знали, с кем поговорить. И вот встретили Райкина, красивого, стройного. Он поражал внешне, поражал элегантностью, обаянием, совершенно невыносимым.

Он подошел и в ответ на нашу просьбу предложил показать нашу работу на сцене сразу же после окончания спектакля театра миниатюр.

«У вас много декораций?» — «Да нет». — «Ну вот, вы поставите свои декорации, а мы, все артисты, сядем в зрительном зале».

Была зима, время студенческих каникул. Мы пришли, принесли в руках свои декорации — две деревянные «занавесочки». Стояли за кулисами, слышали эти бесконечные крики, смех, аплодисменты — Райкин играл спектакль «От двух до пятидесяти». Там было много смешных вещей. Я думаю, лучшими, самыми смешными авторами были Поляков, Гинряры. У Хазина были прекрасные вещи, наиболее мудрые, но по количеству смеха, юмора лидировали Поляков и Гинряры.

И вот мы вышли на сцену, еще горячую от аплодисментов, от запаха, от света. Сначала в зале была настороженная тишина, потом пошел смех, мы приободрились. Когда закончили, нас попросили сойти в зал. Тут Аркадий Исаакович познакомился со мной, с Ильченко, предложил... нет, не предложил мне быть его автором, а просто сказал: «Ну вот, если что-нибудь будет, то присылайте. У меня сейчас прекрасные авторы, Гиндин, Рыжов и Рябкин, тоже бывшие студенты, тоже из самодеятельности». Надписал нам программки.

В 1961 году Аркадий Исаакович с театром приехал в Одессу. Мы снова показали ему спектакль, хотя он уже был гораздо хуже, как всякая самодеятельность, мы деградировали. Но все-таки там тоже были смешные вещи. У нас уже появился Роман Карцев, он делал пантомимические сценки, читал монологи. Автором всех этих вещей был я.

Когда после спектакля мы окружили Аркадия Исааковича, я обратил внимание, что с Карцевым творится что-то неладное. Он странно смотрит, странно разговаривает. «Что такое, Рома?» — «Аркадий Исаакович велел мне прийти завтра к нему в санаторий Чкалова».