Аркадия, или Пропавший Боинг

Мирошниченко Александр

С новым помощником Гена даже на время забыл, что всё это абсолютно нелегально. Но что значит легально или нелегально, если контактов с органами власти не имеешь. Прилетаешь в населённый пункт, подбираешь посадочную площадку, приезжают крепкие парни, забирают один товар, грузят другой, и поехали дальше. Конечно, отличия от легальной работы имеются: ни тебе точного прогноза погоды, ни карт местности для всех маршрутов.

Но путешествия и путешественники существовали задолго до того, как придумали карты и как синоптики стали составлять прогнозы. К

тому же было лето, и погода радовала постоянством. Ясные дни и такие же светлые ночи позволяли летать хоть круглые сутки. А дорогу узнать можно или по дорожным указателям, или опросив местных жителей.

Когда преподаватель воздушной навигации в училище рассказывал, как на заре авиации пилоты искали дорогу при помощи опроса населения, это казалось смешным.

– Как узнать, куда лететь, если заблудился над тайгой? – спрашивали курсанты.

– Да проще простого, – отвечал бывалый навигатор. – Вот, однажды блуданул я, когда летел в Колпашево. Беру, значит, направление на восток. Мимо Оби не промахнусь. Вышел на речку, а, в какую сторону нужный аэродром: на юг или на север, не знаю. Смотрю, на берегу три рыбака. Пишу им записку: «В какую сторону Колпашево? Пусть отойдёт один» – и в вымпел её. Это такой мешочек с грузом и флажком длинным. Сбросил. Они прочли, один отошёл в нужную сторону. Помахал крыльями, и через полчаса на базе.

Веселили тогда курсантов такие россказни, а пришло время, и Гене самому довелось нечто подобное использовать. По пути в некий городок нужно было никуда не сворачивать, лететь вдоль автострады. Только шоссе вдруг ныряет в тоннель. Благо склон горы оказался не очень крутым. А как хребет перевалили, там уже непонятно куда лететь. Немного покружив, Гена решил подобрать площадку, пока светло, и заночевать.

Подходящее место для посадки оказалось в нескольких километрах от большого села и отделялась от него горным отрогом. Как всегда, связь с местным населением взял на себя Эдик, а Гена развёл костёр в ожидании быстрых у подножья гор сумерек.

Танец искр, порхающих в огне, убаюкивал. Глаза перестали различать самолёт, стоящий неподалёку. Возникло ощущение нереальности происходящего. Где-то сейчас кардинально менялось всё, что казалось когда-то незыблемым. А он здесь, в предгорье Карпат на чужбине сидел возле костра, выбрасывающего искры, которые быстро гасли, оторвавшись от языка пламени, их породившего.

Может, и с людьми также происходит. Оторвался от того, что даёт тебе энергию, и гаснешь мгновенно.

Тёмная ночь, тишина, пламя костра располагали к философским рассуждениям.

За спиной послышались едва уловимые звуки. Гена развернулся в поисках источника, но глаза, долго созерцающие огонь, не могли ничего разглядеть. Пришлось бросить в костёр клочок сухой травы, и вспыхнувшее пламя выхватило из темноты фигурку девушки. Когда гостья подошла ближе, Гена увидел юную особу в национальном костюме. Она присела напротив и бросила ещё травы, чтобы в свете пламени видеть своего собеседника. В больших глазах незнакомки отражался огонь, а на

смуглом лице обозначился лёгкий румянец. И не было понятно, то ли это отражение языков пламени, то ли гостья была смущена.

Вся эта картинка казалась нереальной. Осознай Гена, что это существует только в его воображении или, допустим, что перед ним оказался ангел во плоти, удивления это бы не вызвало.

– Я умею танцевать, – вместо приветствия произнесла очаровательная посланница ночи. – Хочешь, я станцую тебе? Только тебе.

– Мне нечем будет тебя отблагодарить, – отозвался зачарованный Гена.

– Это недорого, – продолжила девушка. – Мне нечего есть. Можно заплатить едой.

– Тогда подожди, скоро придёт мой друг и мы сможем поужинать. Ты приглашена. Тогда и станцуешь, если захочешь.

– Я хочу танцевать только для тебя, – продолжала настаивать незваная гостья, начиная двигаться в такт какой-то мелодии, которую сама себе и напевала.

Движения юной танцовщицы в свете угасающего костра были простыми, но искусными. Девушка, несомненно, училась танцам, и Гена начал любоваться этим незамысловатым действом вплоть до того момента, пока она не скинула с себя вязаный жилет, под которым осталась только очень тонкая, почти прозрачная сорочка, не скрывающая ещё не оформившуюся грудь.

Глава IV

Гена вспомнил соседку, ровесницу Катю, в семье которой проводил очень много времени. Малышами они купались голышом в одном корыте, которое её мама – тётя Рада, самая добрая женщина в мире, выносила во двор жаркими летними днями. Став постарше, Гена и Катя прекратили совместные водные процедуры, но в укромном месте между плотным кустарником и дощатым забором с интересом узнавали, чем отличаются мальчики от девочек, и учились целоваться. Вернее, познания интересовали больше Гену, а умение целоваться – Катю.

Как-то дядя Санду, вернувшийся неожиданно с работы среди дня, застал дочку с ровесником за этим занятием. Им было уже лет по одиннадцать. Отец отвесил крепкую оплеуху дочери и выругался на молдавском.

– Не тронь её, – закричал Генка и бросился с кулаками на мужика, размерами превосходящего его раза в два.

Сосед подхватил нападающего за шкирку и за штаны и перебросил через невысокий забор.

Гена сидел на крыльце своего дома и не мог справиться с возмущением, возбуждением и обидой. Минут через двадцать во двор зашёл дядя Санду и, как только Гена потянулся за черенком от лопаты, мирно произнёс:

– Положи, я поговорить, – потом сел рядом и сказал: – Говорить много не буду. Ты меня всё равно не поймёшь. Пока у самого не будет дочери – не поймёшь.

Дядя Санду разговаривал с Геной словно со взрослым, и это подкупало. Потом достал пачку папирос «Сальве» и, прежде чем закурить, спросил:

– Куришь?

Генка отрицательно помотал головой. Тот раз, когда он пробовал вдохнуть дым от скрученной в трубку газеты, как объяснили старшие ребята, за курение не считался. Отец Кати закурил и произнёс: