Аркадия
Шрифт:
Астрид сказала:
– Я поступила нечестно. Но я не знала всего, что могу.
Я лишь интуитивно понимала о чем она. Не Астрид чувствовала причитавшуюся боль, а Жадина. Раны Астрид истекали кровью на снег, но это Жадина дрожал от боли.
Мне казалось, она была готова бросить оба клинка, хотя ими, конечно, стоило бы воспользоваться.
Интересно, если он и есть душа, куда он попадет после смерти?
Констанция крикнула:
– Нет! Пожалуйста, Астрид, не убивай его, они спасли нас с Герхардом! Пожалуйста!
И я поняла, что не видела как вели Герхарда и Констанцию. Я слышала ее крики, но это могли быть крики
Я вспомнила, как легко умереть в Буре, и как быстро я потеряла там каждого.
Астрид замерла. У нее было совершенно дикое выражение лица, злое и голодное. И хотя ее руки были готовы отпустить клинки, глаза не были готовы.
– Что?
– спросила она, будто Констанция говорила с ней на другом языке. Теперь Астрид и Жадина поменялись местами. Она была варваром, дикой воительницей, а он - поверженным королем, глаза его были наполнены совсем не свойственной подросткам гордостью, которая равна смирению с неизбежным.
– Я поступила нечестно, - хрипло повторила Астрид, будто и не было всего, что сказала Констанция. Для Астрид было важно только одно.
Жадина улыбнулся, зубы у него были острые и кривые.
– Я тоже хотел поступить с тобой нечестно. У каждого есть что-то, что дает ему победу. Не бывает честных побед. Тебе удалось меня обмануть. Я не видел в тебе магии, когда соглашался.
– Я не знала.
– Тебе повезло. Это тоже победа.
– Я не буду тебя убивать. Но ты проиграл. Отпусти нас.
– Слово победителя.
– Но я не считаю, что это правильно. Поэтому мы зайдем в этот ваш Хрустальный Грот.
Стоило посмотреть на лицо Акселя в этот момент, но я не могла отвести взгляда от Астрид. Она была по-особому красива.
– Только скажешь где этот ваш Хрустальный Грот, - добавила она медленно и задумчиво.
Наконец, Астрид отбросила оба клинка.
– С чего ты взяла, что я не убью тебя сейчас? Или не прикажу этого.
– Ни с чего.
А потом она без сил опустилась на снег. Ее волосы и кровь, казалось, были одинакового цвета.
Глава 18
Мне снились всякие вещи, они мелькали передо мной и кружились, и я ощущал себя на большой высоте. Мне снились Стокгольм, родители, а еще какие-то чужие люди, которые спрашивали у меня, как я поживаю и нужно ли мне что-нибудь. Они говорили со мной, как будто я был совсем беспомощным, и это мне не понравилось. Я и сам ощущал себя, как будто только что очнулся после высокой температуры - когда все кажется не совсем реальным и каким-то мутным, как зеркало, запотевшее от жара. Сон был прерывистый и тревожный, я что-то искал, но никак не мог найти. Я ходил по улицам, которые казались мне незнакомыми, а когда я оборачивался, то уже не мог понять, как здесь оказался и как найти обратную дорогу. В конце концов я оказался у незнакомого мне моря, оно было северным и злым, должно было показаться привычным, но сразу мне не понравилось. Надо мной летали птицы, шальные и потерявшие курс, как взбесившиеся стрелки на компасе. Они о чем-то кричали, но было больше похоже на плач. Мне было странно. Этот сон не был страшным, мне вообще никогда не снились кошмары, но он был непривычным и холодным, такое мне обычно не снилось.
И я подумал, что заболел и что нужно проснуться, потому что мне холодно, как будто
Только нужно было проснуться, а то здесь я совсем замерз. Я стоял на вершине отвесной скалы, внизу хлестало камни злое море. Нужно было сделать шаг и оказаться в коротком и сжимающем внутренности полете, и тем самым проснуться, но я не мог решиться.
Почему-то я подумал, что меня ждут не мама и папа, и не приятный день в температурной, ленивой расслабленности, а что-то другое.
Но, наверное, даже более важное. Еще я подумал, очень отчетливо, как для сна, где мысли текут, как сироп, вязкие и однородные. Я подумал вот что: осталось чуть-чуть.
И тогда я сделал шаг в раскрывшуюся передо мной пустоту, где не было уже никакого моря.
Но я не проснулся. Я нырнул вниз, оказался в толще воды, как муха в синем янтаре. Я забыл о воздухе и дышал водой, так бывает только во сне и это очень приятно. Я опускался все ниже и ниже, и бледный свет севера съедала глубина, мне было очень темно. Интересно, подумал я, может я умираю. Мне стало жаль, что я умираю, но и интересно тоже было. Тяжесть воды давила на меня, подталкивая ко дну. Наконец, я ощутил под ногами мокрый песок. Я не был уверен, песок ли на дне Океана. Теперь я не чувствовал себя в море, я был, наверное, в Марианской впадине или в каком-то подобном месте, где не бывало людей и куда никогда не проникал свет.
Не совсем - никогда, но очень-очень давно не проникал. Вот так: был силурийский период, и в море плавали трилобиты и древние рыбы, и тогда сюда не проникал свет. А сейчас люди возвели государства и города, полетели в космос, и света это место все еще не видело и не знает о нем.
Но быть здесь было легко, хотя вообще-то даже умей я дышать под водой, давно должен был умереть от давления, но только голова чуть-чуть болела. Я знал, что я во сне, поэтому мне не казалось странным, что все происходит так. Я брел в темноте и видел огни наверное источаемые слепыми рыбами из передач про глубокие воды. Эти огни проплывали далеко, не были ни желтоватыми, как лампочки, ни золотыми, как солнце, ни рыжими, как огонь. Совсем иные огни.
Его голос я услышал в темноте. Это был голос теплый, такому не полагалось быть в этом холодном месте. Контраст между тоном голоса и происходящим вокруг так меня удивил, что я даже понял, где нахожусь.
Это было пространство, где все мы есть, когда не видим снов. Маленькая смерть, тренировочная.
Голос мне сказал:
– Здравствуй, Герхард.
– Здравствуйте, - ответил я, потому что мама учила меня быть вежливым с людьми всегда и везде, а это означало, что даже во сне.
– Я хотел бы тебя увидеть, но не могу.
И я не мог увидеть того, кто говорит. Но мне нравился его голос - теплый и светлый, красивый голос, немного звенящий. Было слышно, что человек привык говорить громко, чтобы его все слышали.
Свет глубоководных рыб не освещал ничего вокруг, и не освещал моего собеседника, и даже мои руки не освещал, и я не был уверен, что здесь у меня есть тело, потому что даже дно под ногами стало не ощутимо. Я присутствовал и не присутствовал одновременно, и я скорее осознавал, чем испытывал.
– Твоя сестра Астрид в большой опасности, Герхард.