Арлекин
Шрифт:
— Что же тогда удерживает вас сегодня вдали от объятий вашего мастера?
— У меня свидание, хотя это совершенно не ваше дело.
— Но ведь не с Жан-Клодом и не с Ашером?
Я покачала головой.
— Тогда с вашим царем волков, Ричардом?
Я снова покачала головой.
— Ради кого же вы покинули этих троих? А, ваш повелитель леопардов, Мика.
— Снова нет.
— Я поражен, что вы отвечаете на мои вопросы.
— Честно говоря, я тоже. Наверное, потому, что вы продолжаете называть меня блудницей, и, наверное, мне хочется вас
— В тот факт, что вы — блудница?
Его лицо не изменилось ни капли при этих словах.
— Я знала, что вы не сможете, — сказала я.
— Что не смогу, миз Блейк?
— Не сможете долго вести себя мило и вежливо, чтобы получить мою помощь. Знала, что если так продолжать, вы снова станете злым и презрительным.
Он слегка поклонился мне — одной головой.
— Я вам сказал, миз Блейк: мой грех — гордыня.
— А каков мой грех, Малькольм?
— Вы хотите, чтобы я оскорбил вас, миз Блейк?
— Я хочу услышать, как вы это скажете.
— Зачем?
— А что такого? — спросила я.
— Ну, хорошо. Ваш грех — похоть, миз Блейк. Как и вашего мастера и всех его вампиров.
Я покачала головой и скривила губы в неприятной улыбке. Такая улыбка оставляла у меня глаза холодными и означала обычно, что я таки здорово разозлилась.
— Это не мой грех, Малькольм. По крайней мере не тот, что мне всех роднее и ближе.
— А каков же ваш грех, миз Блейк?
— Гнев, Малькольм. Гнев.
— Вы хотите сказать, что я вас разозлил?
— Я всегда злая, Малькольм. Вы мне только дали цель, на которую эту злость направить.
— Вы кому-нибудь завидуете, миз Блейк?
Я подумала, потом покачала головой:
— На самом деле нет.
— О грехе лености не спрашиваю; вы слишком много работаете, чтобы можно было об этом говорить. Вы не жадина и не обжора — алчность и чревоугодие отпадают. Вы горды?
— Иногда.
— Итак, гнев, похоть и гордыня?
Я кивнула:
— Похоже, раз мы решили считать.
— О, некто считает все наши грехи, миз Блейк, не сомневайтесь в этом.
— Я тоже христианка, Малькольм.
— И вы не боитесь, что можете не попасть на небо, миз Блейк?
Вопрос был настолько странным, что я даже на него ответила.
— Когда-то боялась, но моя вера до сих пор заставляет светиться крест. Мои молитвы все еще имеют силу прогонять созданий зла. Бог не оставил меня — просто праворадикалы-фундаменталисты от христианства хотели, чтобы я в это верила. Я видала зло, Малькольм, настоящее зло. И вы — не оно.
Он улыбнулся — мягко, почти смущенно.
— Я пришел к вам за отпущением, миз Блейк?
— Вряд ли у меня есть власть отпускать вам грехи.
— Я бы хотел до того, как умру, исповедоваться священнику, миз Блейк, но ни один из них ко мне не приблизится. Они святы, и сами признаки их призвания вспыхнут пламенем от одного моего присутствия.
— Это не так. Освященные предметы вспыхивают, если верующий впадает в панику или если воздействовать на них вампирской силой.
Он заморгал,
— Это правда, миз Блейк?
— Ручаюсь.
Его отношение заставляло меня за него испугаться, а мне очень не хотелось бояться за Малькольма. У меня полно в жизни народу, о котором надо волноваться, и меньше всего мне нужно было добавлять к этому списку Билли Грэма от нежити.
— Вы знаете каких-нибудь священников, которые согласились бы выслушать очень долгую исповедь?
— Может быть, хотя не знаю, будет ли им позволено дать вам отпущение, поскольку вы, строго говоря, в глазах Церкви мертвы. У вас обширные связи в религиозном обществе, Малькольм, и наверняка кто-нибудь из лидеров других Церквей с радостью примет вашу исповедь.
— Мне не хочется их просить, Анита. Я не хочу, чтобы они знали мои грехи. Я бы предпочел… — Он запнулся, потом договорил, но наверняка не то, что собирался сказать вначале. — Без шума. Я бы предпочел исповедоваться келейно.
— Откуда вдруг такая потребность в исповеди и отпущении?
— Я по-прежнему верую, миз Блейк. То, что я стал вампиром, не изменило этого. И я хочу умереть, разрешенный от грехов моих.
— Но почему вы ожидаете смерти?
— Передайте Жан-Клоду то, что я говорил — о незнакомце или незнакомцах в моей церкви. Скажите ему о желании поведать мои грехи священнику. Он поймет.
— Малькольм…
Он будто не услышал, но у двери остановился, взявшись за ручку.
— Я беру свои слова обратно, миз Блейк: я не сожалею о том, что пришел. Я сожалею только о том, что не пришел на несколько дней раньше.
С этими словами он вышел и тихо прикрыл за собой дверь.
А я села за стол и позвонила Жан-Клоду. Я не знала, что именно происходит, но чувствовала, что происходит что-то. Что-то крупное. И очень нехорошее.
2
Прежде всего я позвонила в стрип-клуб Жан-Клода «Запретный плод». Он снова вернул себе пост менеджера, когда у него оказалось достаточно вампиров, чтобы управлять другими его заведениями. Ну, естественно, сразу к телефону Жан-Клода я не получила. Кто-то из работников мне ответил и сказал, что Жан-Клод на сцене. Я сказала, что я перезвоню еще раз, и — да, это важно и срочно, и пусть он мне перезвонит как только, так сразу.
Повесив трубку, я уставилась на телефон. Чего это там вытворяет мой милый, пока я сижу в офисе за несколько миль от него? Я представила себе эти длинные черные волосы, это бледное изящество лица и как следует задумалась. Я ощущала его. Ощущала женщину у него в объятиях, которая к нему прижималась. Он держал ее лицо в ладонях, чтобы она не слишком увлеклась поцелуем, чтобы не разорвала собственные губы об острые кончики его клыков. Я ощущала ее страсть, заглядывала в ее мысли и видела, чего ей хочется — чтобы он овладел ею здесь и сейчас, на сцене, у всех на глазах — ей наплевать было на все, она его хотела.