Армагеддон был вчера
Шрифт:
– Развод. Председатель очнулся:
– Что? Какой развод? Альма несколько смутилась.
– Простите меня, господин председатель, я не должна была… я не думала… – и, окончательно смешавшись, сочла за лучшее замолчать совсем.
Босс впервые внимательно смотрел на свою секретаршу. Стройна, миловидна, в меру умна. Уровень интеллекта в личном деле Альмы определялся комбинацией АВD и уступал уровню председателя АВА.
Самые глупые, практически полные идиоты, имели в своём арсенале набор DDD, а гении – ААА. Такую систему обозначения уровня интеллекта
– Не думала? Это ты зря так про себя говоришь. Наверняка в этой хорошенькой головке кое-какие мысли есть. Итак, при чём тут развод?
– Главным призом должен быть развод.
Господин председатель оказался не на шутку озадачен:
– Почему? Объясни-ка подробнее, что ты имеешь в виду.
– Участие в конкурсах будут принимать, скорее всего, молоденькие идеалистки, которые точно знают, что смогут создать самую замечательную и любящую семью. Правильно?
Босс неопределённо хмыкнул, но кивком предложил продолжить.
– Их идеализм быстро пройдёт. Мужья быстренько объяснят этим девушкам, что место им на кухне и в детской, и никакой собственной карьеры, – это отвлекает от произведения на свет потомства и обеспечения карьеры мужа. Хочешь выиграть конкурс – будь добра забыть про свои желания и надежды. А развод даст возможность самореализоваться.
– Может быть, ты и права… – взгляд босса пошёл блуждать по потолку. – Идея сырая и требует доработки, – наконец, вынес он вердикт и снова склонился над бумагами.
Альма вернулась в приёмную, сверилась с ежедневником. Да, всё правильно, сегодня день загружен по минимуму и есть время для своих дел.
Из самого дальнего угла нижнего ящика стола секретарша достала личное дело ещё одной женщины. Уровень интеллекта ААВ. Аккуратно исправила запись на АBD. Как раньше в своём досье. Теперь подругу можно устроить на работу. Плохо, если женщина умнее мужчины, это очень бьет по самолюбию сильной половины. Правда?
Погода выдалась мерзопакостная – пасмурное небо, холодный ветер и мелкий противный дождик.
С фуражки вода капала прямо за шиворот, А до конца дежурства ещё целых четыре часа.
На дороге – ни души.
Лейтенант Пузецкий, крайне соответствующий своей фамилии – фигура напоминала в профиль букву «В» – стоял под хлипким навесом и курил уже чёрт знает какую по счету сигарету. Пост располагался у главного въезда в город, где на горушке,в двухстах метрах впереди, возвышалось изваяние могучей бабы, приветствующее всех водителей хлебом-солью. Скульптура некогда была воздвигнута как символ города, но в народе получила прозвище «тёща». Видик у «тёщи» и впрямь устрашающий – метров десять в высоту, мускулы,
У Пузецкого такая ж сидела дома до недавнего времени. Слава богу, схоронили, но страх оставался. А ну как придёшь домой, а она всё ещё там.
Дождь всё не переставал. Нету машин – нету нарушителей, нету нарушителей – нету денег, нету денег – страшно даже представить... Хорошо хоть, май месяц, а не декабрь.
И тут на дороге показался пошарпанный «жигуль». Ехал он как-то рывками, то и дело пересекая сплошную линии. Лейтенант скорчил страшную рожу напарнику, который заинтересованно прекратил жрать семечки. Не лезь, дескать, клиент мой!
Жигуль, оказавшийся «шестёркой», подъехал поближе, и Пузецкий, тормознув его, не поверил своим глазам. За рулем восседала пожилая цыганка, с распущенными седыми патлами и в модной бандане – чёрненькой, с мелким белым рисунком в виде черепушек и скрещенных косточек. Намедни младший сынишка Пузецкого клянчил такую же, на что получил категорический отказ.
Вместе с водителем (или водительницей) в салоне «шестёрки» находилось ещё невесть сколько цыганят, штук восемь-десять на глаз – и все уставились на Пузецкого. Ну, едрена вошь, я вам щас покажу нормы вместимости!
– Лейтенант дорожно-патрульной службы Пузецкий. Ваши документы!
– Вот документы, милай! Вот права мои водительские, вот техпаспорт. Смотри, дорогой!
– А где доверенность от хозяина машины?
– И-и-и, какая доверенность, зачем доверенность? Вот он, хозяин, здесь сидит, – и цыганка ткнула пальцем, на котором бандылялся немаленький золотой перстень, в одного из цыганят.
– Как это – хозяин? У него ж паспорта нет, он несовершеннолетний!
– Есть, есть паспорт! – и на свет божий был извлечен серпастный и молоткастый.
Тут Пузецкий совсем озверел:
– Ты за кого это меня держишь!? Сколько ему лет было, когда этот паспорт выписывали?! Вылазь из машины и пойдём протокол составлять!
– Сынок, отпустил бы ты нас – осталось километр доехать, дети не кормлены, весь день в дороге...
– А у меня что – кормлены? А я – не целый день на дороге?!
Цыганка, вздыхая и причитая, всё-таки выбралась из машины и побрела следом за лейтенантом в здание поста. За исключением банданы, одета она была традиционно – в пятьсот юбок и мохеровую индийскую кофту. На ногах наблюдались комнатные тапочки с помпонами.
– Сынок, погоди! – негромко сказала цыганка. – Нельзя мне сегодня домой опаздывать, даже на пять минуточек. Солнце зайдет скоро, и беда тебе будет, если мы уехать не успеем. Денег с собой нету, зато нужную вещь подарю...
– Нужна мне больно твоя вещь, с вами только свяжись…
– Постой, объясню. Чтоб напарник твой не слышал. С этой вещью да при твоей работе денег будет, сколько хочешь!
Пузецкий остановился. А цыганка выудила откуда-то из своих капустных одежек деревянную палочку, размером с карандаш.