Армагеддон был вчера
Шрифт:
Пальцы сами собой набирали слова личного кода, ровные строчки уходили куда-то в черную даль, и можно было на пару минут отвлечься, подумав о чем-нибудь хорошем. Только знать бы, что еще есть хорошего поблизости. Разве что помада в косметичке, и то, если по мне, она излишне яркая.
Кроме помады, ни о чем вспомнить не удалось, а время уже подходило к концу. Я нажала «enter», посылая последнюю точку в неведомую даль, и настал долгожданный миг.
«Здесь Девятый. Добрый вечер, голубушка!»
Я перевела дух. Есть! Есть Бог на свете! Девятый! Как хорошо!
Девятый —
«Добрый вечер, — пальцы вновь забегали по клавиатуре. — Ожидаю с трепетом».
«И это правильно, — мигом появилось в ответ. — Подчиненный обязан быть трепетен, причем вид должен иметь бравый и придурковатый, дабы своим раздумьем начальника не отвлекать. Готовы ?»
«Готовы ?» — означало, что сейчас я получу очередную порцию задания. За эти пять лет я так и не смогла понять, кто мне их готовит. Стиль коротких приказов не походил ни на солдафонскую простоту Пятого, ни, конечно, на привычную манеру того, с кем я сейчас говорила. Кто-то третий? Супербосс, какой-нибудь Первый-в-Кубе?
Ага. Вот! Уже есть.
"Сотруднику Стрела. На ваш № 254:
1. Выражаем благодарность за проведенную работу по Молитвину. На ваш счет уже переведена премия в размере 2N.
2. Поручаем вам дальнейшую разработку Молитвина, причем настоятельно просим форсировать операцию. Можете просить любую помощь, она вам будет оказана.
3. Ввиду изменившихся обстоятельств просим быть готовыми к экстренной эвакуации в любой момент. Сигнал будет послан по каналам "С" и «Проба».
№ 841".
Обычно я запоминаю подобные послания с первого раза.
Учили! Это ведь не кодовая таблица, которую в принципе тоже следует запоминать с первого раза. Но сейчас дело продвигалось туго. Не обрадовала даже внеочередная премия. Если начальство «настоятельно просит» — значит, что-то случилось. А уж «изменившиеся обстоятельства»…
«Осознали?» — мигнул экран, и я облегченно вздохнула. Сейчас спросим. Собственно, для этого и нужен «живой» контакт. Правда, Пятый на все вопросы лишь советует внимательнее перечитать приказ…
«Что означает пункт третий?»
«Многое, — сообщили равнодушные буквы. — Прежде всего, федеральный центр в ближайшее время может ужесточить политику по отношению к Объекту. Случаи хищений газа и энергии, равно как скачивания информации, стали хроническими. „Железнодорожники“ вновь оживились. В последнее время зафиксирована деятельность еще трех преступных группировок, опирающихся на Объект. Позиция местных властей
«Насколько жестким?» — переспросила я, чувствуя: дело и вправду становится серьезным.
«Крайне жестким. К сожалению. Поэтому вам и советуют поторопиться. Можете просить, что угодно, включая боевого слона».
«Мне не нужен слон! — воззвала я в отчаянии. — Мне нужен кто-то, способный разобраться в творящемся здесь кошмаре. Допустим, я найду Молитвина. О чем мне с ним говорить? Я — оперативник, а не теоретик! Скажите, там, наверху, мои донесения читают ? Хотя бы иногда ?»
Все-таки я начала «кричать». Да как тут не закричать, когда еще года три назад я поняла: ни одна из существующих теорий — ни официальная, ни Основная — не объясняет происходящее! Я набрала кучу, даже не кучу — вагон фактов и фактиков, надеясь, что кто-нибудь все-таки возьмется это дело осмыслить. Несколько раз я пыталась спорить, Девятый принимался меня успокаивать…
«Слон отменяется. В ближайшее время к вам будет прислан специалист. О времени прибытия сообщим дополнительно».
«Хороший специалист?» — не удержалась я.
Вместо ответа экран высветил усмехающуюся рожицу — именно так Девятый смеялся. Я облегченно вздохнула. Не прошло и пяти лет…
Собственно, началось это не пять, а почти десять лет тому назад, сразу после катастрофы, превратившей большой и шумный областной центр в Объект. Из трех с лишним миллионов жителей треть погибла сразу, еще треть сумели эвакуировать, а остальные были обречены — за железной стеной карантина, среди серой мертвой пыли, в которую обратилась половина города.
Вначале появились слухи. Ушлые репортеры сумели проникнуть за непроходимый кордон, сообщив потрясающую весть: люди живут. Живут, отстраивают город, даже пустили трамвай. Помню небывалую фотографию (кажется, первым на Объект проник какой-то смельчак из «Бумбараша», рупора экстремистов): вокруг черный пустырь, искореженное железо, а в центре — дом, обычный, девятиэтажный. В окнах горит свет, старушки мирно сидят на лавочках. А ведь в городе не работала ни одна электростанция!
Да, город — все, что от него осталось, — выжил. Это казалось невозможным: после Хиросимы, после Чернобыля. Но вскоре слухи подтвердились, а на смену им пришли новые. Тогда-то я и услыхала впервые о чудотворных иконах, о домовых, вкупе с таинственными исчезниками, починяющими электропроводку в разрушенных домах. В те дни я уже не первый год разрабатывала «Паникера», мы с ним вместе смотрели новости…
Странная привычка была у Саши: каждый день смотреть новости по «ящику». Тогда я впервые поняла, что такое «человек XX века». Новости каждый день, споры о политике, песни под гитару, Окуджава, Галич — кто их помнит теперь? Эх, Саша, Саша…
Я не верила, посмеивалась над сказками об исчезниках и кентаврах. А «Паникер», то есть Саша, верил. Я поражалась: интеллигент, физик, диссидент, слушавший на митингах самого Сахарова… Верил! Верил — и даже пытался объяснить, что дело не в названии и даже не в том, что фиксирует фотопленка…