Армагеддон. Книга 3. Подземелья Смерти
Шрифт:
Он откуда-то знал – ничего не закончилось. Это проклятое подземелье еще не насытилось, оно жаждет крови. И вот-вот получит ее.
Бледная тень возникла у края перрона словно бы из ниоткуда. Андрей зашипел, прицелился. Он не разглядел, кто заступил дорогу разведгруппе, но сразу сообразил, что это враг.
Отчаянный женский крик, долетевший до оставшихся людей, заставил всех вздрогнуть. Сразу следом за ним загрохотал пулемет Джей-Ти, залаяли автоматы Шибанова и Грищенко. Крик перешел в вой.
– Не стреляй! – Решетников ударил ладонью по стволу гумилевского
Пальба стихла. Группа возвращалась. Трое тащили одного.
– Иванова! – крикнул Вессенберг. – Ранена?
Женщина уже не выла – хрипела и странно, жутко булькала, словно пыталась напиться, но сжатое горло выталкивало воду.
– Хуже, – ответил из темноты Грищенко. – Обезболивающее, быстро!
Вессенберг достал индивидуальную аптечку, дрожащими пальцами выковырял из ячейки шприц-тюбик.
Дотащив раненую до тележки, Шибанов и Грищенко опустили ее на гравий.
– Что с ней? – попытался выяснить профессор, но набежавший Джей-Ти толкнул его в плечо и рявкнул:
– Коли! Быстрее!
Гумилев подошел ближе, склонился над Ивановой – и тут же отшатнулся.
У Оксаны не было лица. Совсем. Вместо него Андрей увидел пузырящееся кровавое месиво, из которого проступали сахарно-белые челюстные кости черепа. Вытекший шарик глаза висел на ниточке нерва, кожа на висках растрескалась и сползала к ушам неопрятными лохмотьями.
Вессенберг воткнул шприц-тюбик в бедро женщины. Иванова вдруг начала отчаянно колотить ногами по рельсам, вскинула руки, точно хотела схватить кого-то.
– Агония, – прошептал профессор.
– К-кислота… – заикаясь, сказал Шибанов. – Они плюются кислотой…
– Кто – «они»? – нахмурился Решетников.
– Призраки. Бледные призраки. Мы видели троих. Иванова шла первой и сразу получила заряд в лицо. Джей, кажется, срезал одного…
– Я точно попал, чувак! – подтвердил рэпер, отрываясь от фляжки. Вода стекала по его небритому подбородку. – Все брюхо ему разворотил, мать твою!
Иванова перестала дергаться, обмякла, вытянулась. Мидори вдруг громко, навзрыд, заплакала.
– Не надо скулить, сестра, – грубо утешил ее Джей-Ти. – Тут и без тебя сыро.
– Вот и карающий меч, – пробормотал Решетников.
– Какой еще меч?! – недоуменно спросил Гумилев.
– Который на гербе у нас, – отрубил Решетников и отошел прочь.
Санич стоял у края платформы и смотрел сверху вниз на умирающего Буча. С поврежденной ногой он даже не мог спуститься и облегчить страдания раненого уколом проме-
дола.
Фэбээровец стонал, не переставая, и все пытался отползти как можно дальше от темной впадины тоннеля, словно даже в полубессознательном состоянии боялся чего-то, что может появиться оттуда.
Все его тело покрывали рваные раны, распухший лоб пересекал глубокий порез, одна щека была разодрана, и сквозь дыру виднелись окровавленные зубы.
– Убей меня! – вдруг очень внятно и четко выкрикнул Буч и закашлялся, брызгая кровью на рельсы.
Санич попятился, инстинктивно выставив толстый ствол ММ-1. Стрелять с такого расстояния
Непонятный шум, похожий на звуки морского прибоя, выкатился из тоннеля и затопил станцию. Олег побледнел. То, что до смерти изувечило Буча, теперь надвигалось на него, и Санич почувствовал, как у него взмокла спина, а руки сделались ледяными, словно он находился на сильном морозе без перчаток.
Нет ничего страшнее неизвестности, это аксиома. Но куда больший ужас у человека вызывает неизвестность, уже забравшая чью-то жизнь. Замершее на рельсах тело несчастного Буча красноречиво намекало Саничу о той участи, которая его ожидает.
Шум усилился. Олегу показалось, что он различает в нем отдельные щелкающие звуки. Выругавшись, Санич бросился назад по платформе, далеко выбрасывая вперед негнущуюся ногу и в такт шагам размахивая тяжелым гранатометом. Доковыляв до распахнутой двери диспетчерской, он обернулся и непроизвольно вскрикнул, увидев, как из тоннеля выплеснулась темная волна, сплошь состоящая из членистых лап, мохнатых тел и кривых челюстей.
Ввалившись в комнату, Санич захлопнул дверь, сделанную из легкого металла, и заклинил ручку замка одним из валявшихся рядом стульев. Переведя дух, он с тревогой посмотрел на небольшое окно в двери, закрытое матовым армированным стеклом. Это окно было самым слабым звеном его обороны. Если то, что выползло из тоннеля, – Олег все никак не мог сформулировать для себя, что это, – так вот, если оно сумеет разбить толстое, но отнюдь не бронированное стекло…
– Надеюсь, Гумилев жив… – неуверенно сказал Санич и рухнул в кресло у пульта. – Скоро они дойдут до поезда и дадут сигнал. Я включу…
Дверь затряслась, на нее посыпались беспорядочные удары. За стеклом мелькнула неясная тень, потом еще одна, и вдруг что-то сильно ударило в окно.
– Зараза! – с чувством произнес Санич, глядя на паутину трещин, разбежавшихся по стеклу. Отложив гранатомет, он взялся за М4. Замысел Олега был прост – когда то, что хочет добраться до него, разобьет окно, выстрелами из штурмовой винтовки очистить проем от остатков стекла, а потом выпалить в окно из ММ-1. И если понадобится, сделать это несколько раз.
– Только попробуй сунуться сюда… – шептал он, следя за тем, как в стекло долбят и долбят то ли палками, то ли лапами. – Только попробуй…
Тело Ивановой погрузили на тележку рядом с Миллерсом и Лобачевским.
– Скоро мест не останется, – тихо пробормотал Грищенко.
– Не каркай! – оборвал его Решетников и повернулся к сидящему Штреллеру, раскачивающемуся из стороны в сторону. – Эта сволочь могла бы и предупредить, что в тоннелях еще полно всякой нечисти.
– Мы могли догадаться и сами. – Шибанов отстегнул магазин М4 и принялся набивать его патронами. – Створы на станции, системы слежения, самоходный робот-убийца… Да и доктор вел себя более чем подозрительно, а мы не обратили внимания.