Армейская заповедь
Шрифт:
Глава 8
– Я Прохоров, генерал ФСБ! Немедленно пропустите нас, – властно произнес Прохоров инспектору ДПС, остановившему машину, в которой Сократ Иванович и бойцы «Альфы» спешили на помощь Водорезову.
– Извините, генерал, но у меня приказ. Именно вас и велено задержать! – Коренастый милиционер в бронежилете и с автоматом глядел со злым прищуром. Видно, ему только что очень доходчиво разъяснили, что от него требуется и к чему он должен быть готов.
Еще трое автоматчиков стояли по бокам. Шоссе впереди было перегорожено двумя дэпээсными «Фордами». Сзади также пристроилась машина с мигалкой. «Вот незадача – номер моей машины известен слишком многим... – с досадой подумал
– С вами хотят говорить, – сообщил подошедший к машине более высокий милицейский чин. – А вы, – обратился он к офицерам «Альфы», – пока оставайтесь на месте. Здесь!
Прохоров переглянулся с Феоктистовым – дескать, ничего не поделаешь. Надо уметь проигрывать. Не партизанщину же разводить...
Сократа Ивановича препроводили к огромному, длиннющему лимузину с затемненными стеклами. На глаз Прохоров определил, что корпус лимузина огнеустойчив и пуленепробиваем. Его попросили сесть на заднее сиденье и немного подождать. Внутри лимузина была настоящая каюта-люкс: подсветка, мягкий диван полукольцом, бар, работающий телевизор. По телевизору шло вечернее сугубо интеллектуальное ток-шоу. В очередной раз обсасывалась уже поднадоевшая всем тема возвращения на Лубянку памятника Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. Интервью давало маленькое, хилое, но крайне интеллигентное существо неопределенного пола, стриженное под ноль. Визгливым фальцетом, истерично брызгая слюной, существо убеждало аудиторию, что Россия, а за ней и весь мир навечно погрузятся во мглу мракобесия и хаос насилия, как только памятник вернется на свой постамент. Но почтенная аудитория может быть спокойна – этого не случится. Потому что оно, существо, лично, своим телом преградит путь грядущей катастрофе – ляжет костьми. Только через ее труп. И ее жертва спасет Россию, а заодно и весь мир. Вот тогда все увидят, и возрыдают, и возликуют, и очистятся, и канет тоталитаризм...
Ведущие, прервав это словоизвержение, восторженно захлебнулись дифирамбами такой самоотверженности. Сморщившись, как от зубной боли, Сократ Иванович взял пульт и переключил программу на мультик про Бивиса и Бадхеда. Эти дебильные ребятишки были ему куда симпатичней всех «борцов с тоталитаризмом».
Дверца лимузина распахнулась, и в каюте-люкс появилась гладко выбритая, почти не тронутая морщинами физиономия того самого персонажа, которого и Сократ Иванович, и первый зам директора ФСБ именовали Вышестоящим Начальством.
– В блокадном Ленинграде люди выживали без еды, – усевшись рядом с Прохоровым и закрыв за собой дверцу, заговорил Вышестоящий. – А вот без телевидения могут сыграть в ящик всего за пару дней. С твоего позволения, Сократ, я выключу эту байду. – Вышестоящий щелкнул пультом. – Здесь нет никакой прослушки, поэтому будем говорить откровенно, – окинув взором потолок каюты-люкс, произнес он.
– Будем, – кивнул Прохоров.
– Так вот, Сократ, Клима тебе все равно не взять, он отрубит все концы и исчезнет. Сегодня, Сократ, и тебе его не остановить. Ты уже проиграл.
– Еще не вечер, – позволил себе усмехнуться Прохоров.
– Ну что ж, дождемся вечера, – голос Вышестоящего звучал устало и доброжелательно.
Такой голос бывает у людей, которые точно знают все наперед.
– Я предлагаю тебе хорошую сумму, ты отпускаешь Лоханина и забываешь...
– А откуда тебе известно об аресте Лоханина? – поинтересовался Прохоров.
– Видишь ли, моя личная служба безопасности оснащена и подготовлена не хуже твоей, государственной, – объяснил Вышестоящий. – В квартире Лоханина была установлена специальная сигнализация, на случай таких вот налетов. Реагирует на громкие голоса... Твоим бойцам надо было разговаривать шепотом.
– Спасибо, учту.
– Уже не учтешь. На днях будет подписан указ президента о твоем увольнении из ФСБ. Ведь
– Благодарю, но выбираю «без».
– Ты не Сократ, – брезгливо дернул гладкой бритой щекой Вышестоящий. – Ты тот, кто на букву «М». Так тебе в паспорте и надо было написать.
Некоторое время оба сидели молча. Сократ Иванович чувствовал, что самоуверенность Вышестоящего показная, наглая. Нет, не все еще потеряно. Жаль, в данную минуту никак нельзя помочь Водорезову... Юный журналист Рома Нечаев, подполковник Рудаков... Они первые бросили вызов «концерну» Климова – Островного, который прикрывала на самом верху эта гладкорожая мразь. Рудаков поначалу сам работал на Клима, водил оружейные караваны. У него тяжело болела жена, и нужны были деньги на врачей. Потом она умерла, Рудаков запил и отошел от дел. Но потом, ни с того ни с сего, вышел на молодого журналиста центральной, очень популярной газеты. И материалы пошли один за другим. В них была правда, лишь не назывались имена. Еще немного, и юный и оттого беззаботно самоотверженный Роман Нечаев готов был назвать и их. Тут-то и была разыграна сложная комбинация для прикрытия, которую разработал ныне покойный Валерий Павлович Островной. А тот же Корней, Бура... Все, абсолютно все, кто хоть что-то знал и мог дать показания, были сегодня на том свете.
– Ты не понимаешь законов бизнеса, Сократ. Первоначальное накопление капитала всегда имеет некоторые издержки, – резюмирующим тоном проговорил Вышестоящий. – Не стоит объявлять мне войну.
– Я объявил тебе войну, когда впервые надел форму сотрудника Комитета госбезопасности... – ответил Прохоров. – Тогда, когда давал присягу у знамени... Такие, как ты, являются врагами государства.
– Да ладно тебе, – скорчив очередную усталую гримасу, произнес Вышестоящий.
– Наркотики, оружие... Вы уничтожаете граждан своей страны. Ну, скажи прямо – так это или нет? Записывающих устройств здесь не имеется, да и сказанное тобой в любом случае нельзя будет использовать как улику. Ну, господин хороший, правду я говорю или нет?!
– Правду, – устало отозвался Вышестоящий. – Ты, Сократ Иванович, человек неглупый, о «золотом миллиарде» наверняка слыхал?
– Слыхал. И что?
– Больше миллиарда человек нашей матушке-Земле сытно не прокормить. Впроголодь – можно, а сытно – нет. Это факт. Поэтому нужно как-то их... Ну, естественной убылью.
– Уничтожайте преступников! Так ведь нет – ты и твои единомышленники отменили смертную казнь, а иным извергам суд дает смешные сроки или присяжные их оправдывают... Все, я не хочу с тобой спорить на эту тему. Ты отрубил мне руки, не давая завести на твою шайку оперативное дело... Но я сумел получить фактические материалы преступной деятельности твоих приятелей! Как, раскрывать не буду, скажу лишь, что мир не без честных людей. Не бери на себя слишком много, у меня есть, чем тебе ответить. Ты и твои подонки слишком сильно наследили.
– Ты наивен, – голос Вышестоящего потерял былую наглость, став при этом угрожающе негромким. – Это плохо, совсем плохо, Сократ. Помнишь, как говорил профессор Преображенский? – неожиданно спросил Вышестоящий. – Если мочиться мимо унитаза – в туалете наступит разруха. А помнишь, что ответил профессору пролетариат?
Прохоров промолчал. Книгу и фильм он помнил хорошо, но ответа пролетариев на данный вопрос он вспомнить не мог – да и к чему этот пустой разговор, друг друга они знают давно, и отношения определились. Слова уже ничего не значат.