Армянская трагедия. Дневник врача (декабрь 1988 г. – январь 1989 г.)
Шрифт:
…Смеркается. Над старым очагом
Дымок струится, как душистый ладан.
Беседуют родные чинно, ладом,
И я дремлю, и сказки спят кругом.
И, кроме света этого огня
В пустынном мире горя и отравы, —
Ни женщины желанной и ни славы,
Ни золота – не надо для меня.
Это Аветик Исаакян, говорит он. И я думаю: «Действительно, что еще человеку может быть надо, если вокруг его очага тепло и покой». Сейчас трудные времена: покоя нет и тепло из очага уходит. Эта его тревога мне понятна. Говорим мы и о проблемах национальных и интернациональных, о моих аблюдениях и разочарованиях. Он соглашается, хотя
Эта поездка убедила меня, что армянская и азербайджанская болезнь – одна болезнь. Контрреволюция подпольных миллионеров, использующая средства демократии и гласности в своих целях; использующая наши просчеты в экономической и межнациональной области и применяющая нападение как лучший способ защиты. Полагаю, что нужно говорить об этом открыто, не ожидая ответа и согласия. Нужно сеять в людях семена классового анализа ситуации, иначе все покрывается пеленой на самом деле не существующего национального единства.
Доктор Айваз соглашается со мной, но говорит, что среди тех, кто подчеркивает национальный элемент анализа ситуации, тоже немало честных и чистых людей. Прошу его дать мне список армянских поэтов, без знакомства с творчеством которых нельзя судить об Армении. Приеду домой, прочту. Тут же называет имена: Чаренц, Туманян, Исаакян, Ованес Шираз, Геворг Эмин, Сильва Капутикян, Арамаис Саакян, Ваган Терян, Абовян. И чтобы я не забыл, пишет эти имена мне на листочке. Он – со мной.13.01. Последний день. Проверяю отчет. В нем картина организации терапевтической помощи пострадавшим от землетрясения, обобщение реального опыта такой работы, в этих условиях сделанного впервые в мировой литературе. А ведь это только часть того, что здесь сделано. Вклад военной медицины очень велик: ее силами была оказана помощь каждому третьему из 18000 раненых, не говоря уже о том, что ее помощь была самой ранней. Опыт коллективный, но приятно сознавать, что и ты внес в него свою лепту. Армянская трагедия приобрела планетарный характер, поэтому любой полезный анализ ее истории актуален.
Последний выход в город. Попытка посетить художественную галерею сорвалась: в музее – санитарный день. День солнечный, теплый. Площадь Ленина. Правительственные и партийные здания, громада памятника вождю. Самоходки, милиция, войска. У Агропрома – кучками – группы возбужденных армян. Человек 50–60. Милиционеры кого-то под руки ведут к самоходкам. Седой армянин что-то нехорошее сказал про советскую власть. Солнце, счастье, свобода!
У
Прощаюсь с врачами госпиталя и по ночному Еревану на машине – начальника еду в аэропорт. Звягинцев провожает. Он перебрался в мой номер и теперь будет пить чай вечерами один. Прощаемся. Аэропорт полон людьми. Посадка в какой-то неразберихе в ИЛ-62, на страшно холодном ветру.
В салоне сижу рядом с молодой армянкой-москвичкой, ездившей навестить ереванских родственников. Строй ее мыслей гораздо более московский, чем ереванский. Ее убеждать мне не пришлось. От нее я узнал многие подробности пережитого. Помню, что она говорила о Спитаке. На месте разлома земли в самом эпицентре землетрясения был и еще стоит склад боеприпасов. Его уберут весной и отведут это место для пахоты. «Армянская трагедия, – размышляла она, – клубок трех стихий: природной, принесшей массовую гибель и страдания, социальной – расширяющей пропасть между богатыми и бедными, и – рожденной ею – межнациональной, истощающей народы. Преодоление трагедии исторически неизбежно, и это будет делом самого армянского народа». И тихо прочла «Песню кузнеца» Акопа Акопяна, написанную еще в 1905 г., о силе духа народа.Товарищ, бей, ударь сплеча!
Ударь со всею силой,
Чтоб сталь, светла и горяча,
Согрела мрак унылый.
Чтоб не напрасно пот бежал,
Рождая крепость стали,
Чтоб день над тьмою ночи встал,
Чтоб искры солнцем стали!
Ударь, товарищ, крепче бей!
Смотри, уходят беды —
Навек уходит тьма ночей,
Куется день победы!
Когда самолет шел на посадку в Москве, пробило двенадцать, и мы поздравили друг друга со старым Новым годом. Сестра Люба ждала меня. К двум часам ночи мое путешествие закончилось.
14.01. Съездил в госпиталь им. Бурденко в Лефортово. Встретились с главным терапевтом МО В. Т. Ивашкиным, которого я сменил в декабре в Ереване. Зашли к профессору Евгению Владиславовичу Гембицкому. Договорились, что работа над материалами, привезенными из Армении, будет продолжена.
Для меня было важно посетить отделения главного госпиталя, где продолжали лечиться пострадавшие, переведенные из Ереванского госпиталя. И здесь ими занимались те же специалисты, которые были в Армении: доктора Гранкин, Потехин, Шматов, Горбаков, Шаталов и другие.
Пусть уходят беда и тьма ночей современной Армении.Саратов – Ереван – Спитак — Ленинакан – Москва – Саратов.
27.12.1988 г. – 15.01.1989 г.
Послесловие
Минуло семь с лишним лет со времени землетрясения в Армении. Раны памяти затянулись, но не исчезли. Тысячи калек и сейчас бередят эту память. И хотя жизнь в Армении берет свое и рождает новую радость, рубцы памяти давят. Память жителей Армении хранит и благодарность к тем, кто пришел в то время им на помощь и самоотверженно трудился, спасая людей.
Выполнив свой профессиональный и человеческий долг и вернувшись в Россию, врачи-интернационалисты – москвичи, ленинградцы, саратовцы – продолжили свой обычный труд. Приобретенный ими армянский опыт выживания в условиях катастрофы обогатил их стойкостью и пригодился вскоре в преодолении трудностей на их собственной Родине.
Книга издана в типографии «Полиграфист» в Саратове в 1996 году.