Армянское древо
Шрифт:
Он понял мое состояние и положил папку в ящик прикроватной тумбочки. Потом он, видимо, решил, что мешает мне, поднялся и стал задом, не спуская с меня глаз, выходить из комнаты.
Позже мне объяснили, что это было еще одно покушение азербайджанских националистов. Своего рода невнятный протест против Армении, против России, против Турции. Против всех.
Люди, оказавшиеся жертвами покушения, ничего общего со всем этим не имели. Но для авторов это не имело никакого значения — в конце концов они добились своего — привлекли к себе внимание всех. Пусть оно и стоило жизни четверым людям. При их образе мыслей, это было не
Однако я не мог не думать о докторе Халил. Что делала там такая женщина, как она?
В госпитале я провел больше времени, чем мне хотелось, но больше я ее не видел. Я только вспоминал ее глаза странного золотистого цвета и ее духи, ставшие знакомыми, когда я вызывал их в своей памяти.
Несколько дней у меня, видимо, держалась высокая температура. Я чувствовал себя весьма беспокойно и в голове появлялись разные фантазии. Иногда температура снижалась и фантазии уходили. Не знаю, сколько времени я провел в таком состоянии. Когда я был в сознании, я относил их за счет головной боли. Врач пытался убедить меня, что взрывная волна вызвала у меня легкую контузию, и с убежденностью добавил, что все это у меня пройдет через несколько дней, в крайнем случае недель.
Мне хотелось уехать из этого госпиталя. Я стал замечать несвежесть простыней, недостаточную гигиену в туалете, когда уже начинал делать свои первые шаги. Все это вызывало у меня депрессию, а головная боль, появлявшаяся неожиданно и вызывавшая тошноту, была причиной сильных страхов, что она никогда не пройдет и будет мешать мне вести нормальный образ жизни.
Единственно, что облегчало мне существование в те моменты, было воспоминание о серьезных глазах Лейлы Халил. Я не мог не думать о ней. Мне казалось, что я знал ее всю жизнь, хотя и понимал, что наше знакомство продолжалось всего несколько секунд.
Наконец меня выписали из госпиталя. К тому времени меня уже не очень волновали условия в нем. Это было похоже на то, что именуют «синдромом Стокгольма». Мне уже не хотелось уезжать. Я даже сказал лечащему врачу, что до поступления в госпиталь я чувствовал себя намного хуже, чем сейчас. Я-то понимал, что единственной причиной для продления моего пребывания там было ожидание, что она появится вновь. Я не мог свыкнуться с мыслью, что никогда больше не увижу ее.
Кто действительно появился в госпитале, так это второй секретарь посольства в Анкаре Декстер Бруль. Он приехал сообщить мне, что меня увезут отсюда обратно в Соединенные Штаты. Пытаясь передать мне свой оптимизм, он улыбнулся мне.
Я убедил его, что этого делать не следует. Я чувствовал себя прекрасно, и должен пробыть в городе еще одну неделю. Кроме того, инженеры, ответственные за работу перерабатывающих заводов, взяли надо мной шефство. Это была прекрасная возможность внедриться в их среду и узнать их подлинное мнение о реальности строительства нефтепровода. Причем не с позиций неизвестного человека, представляющего стратегические интересы такой страны, как США, а с позиций их настоящего друга, доверенного человека. Они узнали через Сергея Бахзу, где я нахожусь, и ежедневно приходили ко мне, чтобы выразить свое сочувствие. Они приносили с собой водку домашнего приготовления, и эти бутылки скапливались у меня под кроватью. Они говорили, что это напиток богов, который мы должны будем как-нибудь вместе выпить.
Декстер Бруль, казалось, не
На следующий день меня выписали из госпиталя. Я собрал вещи и, прежде чем выйти из госпиталя, направился к кабинету директора.
Я хотел поблагодарить его за проявленное ко мне внимание. Я понимал, что большего они не могли дать, имея такой скромный бюджет. Он принял меня весьма сердечно и был рад, когда я подарил ему несколько бутылок водки, чтобы он распил их вместе со своим персоналом.
Уже вставая, я спросил у него (стараясь показать, что для меня это не имеет большого значения) о докторе Лейле Халил. При этом я пробормотал, что, мол, хотел бы поблагодарить ее за визит.
Директор посмотрел на меня с любопытством. Лейла Халил? Да, он помнил ее. Она провела один день в госпитале. Но она не работала здесь. И даже ни в одном медицинском учреждении Азербайджана. Она была турецким врачом, работавшим в Красном Кресте. Она приезжала по заданию Красного Креста только для того, чтобы оценить мое состояние.
Директор бросил на меня заинтересованный взгляд. Она навестила меня? Он пробурчал, что до конца не понимает, в чем дело. В любом случае ее уже нет в городе. А где ее найти, он не знает.
На главной лестнице меня ждал Сергей. Увидев меня, он стеснительно заулыбался. Он был рад, что я уже хожу, но по-прежнему прятал свой взгляд, как будто продолжал считать себя единственным виновником случившегося. Я с улыбкой протянул ему руку, и он обнял меня в знак своего расположения и, возможно, благодарности за то, что я не только не имел ничего против него, но и считал его своим другом.
Я уже был в машине, когда вдруг вспомнил, что забыл папку, переданную мне Сергеем. Я пробормотал извинения и вышел из машины, опасаясь не найти ее на прикроватной тумбочке.
Я вошел в палату в тот самый момент, когда уборщица выходила из нее, и подумал, что она выбросила папку. Но нет. К моей радости, папка лежала на месте. Причем именно так, как две недели тому назад ее оставил Сергей.
Я взял папку и быстро вернулся в машину. Сергей увидел папку и ухмыльнулся. Потом резко тронулся с места, выпустив клубы черного дыма и извинившись за низкое качество советских моторов.
То, что случилось со мной, изменило некоторые мои воззрения. До сих пор я никогда не думал о смерти как о чем-то определенном и неизбежном. Покушение поставило ее настолько близко, что она практически коснулась меня, а это, несомненно, меняет личность. Смерть в конечном итоге затрагивает других. Всегда только других. Парадокс состоит в том, что, когда приходит наш час, это уже не наш вопрос.
Сергей захотел устроить ужин в мою честь и пригласил меня в один из самых роскошных ресторанов Баку. Рискуя задеть его чувства, я ответил отказом. Я предпочел бы перекусить где-нибудь на берегу моря, где подают свежую рыбу, в скромном и безлюдном ресторане. Он согласился, сказав, что понимает меня. Это, конечно, хорошая мысль, тем более что вряд ли нам подадут в дорогом ресторане более свежую рыбу.