Ароматы кофе
Шрифт:
В данный момент мы заняты тем, что подбираем себе попутчиков. Заручились поддержкой некоего Десмонда Хэммонда, бывшего военного, который теперь сколачивает себе состояние торговлей слоновой костью и еще кое-чем. Иногда они с партнером, буром по имени Тэттс, вооружившись «ремингтонами», бутылками «мартини-генри» и прочей амуницией, на неделю исчезают; по возвращении верблюды их, часть которых престранные, неведомые Дарвину мастодонты-гибриды, тянут громадные тюки.
Еще одна любопытная особенность этих мест: невозможно купить любовные услуги женщин. Не потому, что здесь существуют сложности морального порядка, совсем наоборот — все достигшие брачного возраста женщины уже раскуплены. Поскольку количество жен здесь не ограничено, богатые мужчины продолжают увеличивать их число, сколько
Забавно, не правда ли, что человек, столько пропутешествовавший, столько повидавший, по-прежнему сосредотачивается не на странностях нового, а на том, что оставил, — именно на странностях прошлого. Как звучит изречение Горация, что нам вдалбливалось в школе? Coelum non animum mutant qui trans mare currunt — «Тот, кого влечет за моря, меняет кожу, но не душу». Интересно, так ли это на самом деле.
Привет тебе,
Зейла,
2 августа, 1897 г.
Моя дорогая Эмили!
Надеюсь, мы скоро уедем отсюда. В Зейлу прибывает торговец кофе Ибрагим Бей и, по последним слухам, он должен появиться у нас через несколько дней. Мы надеемся, что с его помощью административные сложности, которые держат нас здесь, вскоре будут устранены. Приближенные Абу Бакра, очевидно, преисполнены радости за нас: они расплываются в улыбке, произнося имя Бея.
Бедняга Гектор — он ужасно сокрушается по поводу сезона дождей. Даже подумывал до наступления непогоды оставить меня здесь и отправиться обратно в Аден и потом на Цейлон. Но, оказалось, волей Вашего отца он обязан непременно проследить, чтоб я обосновался как следует. Не скажу, что мне стало легче в обществе Гектора, но я благодарен за это решение. Остаться здесь в одиночестве было бы весьма непросто.
Только что наблюдал брачную пляску двух бакланов: зрелище восхитительное. Самец более ярко…
Глава двадцать пятая
И в этот момент я вижу ее.
Я сижу на палубе нашего корабля, пишу письмо, как вдруг из-за излучины реки выплывает другой. Дау, на весельном ходу, — четыре пары черных весел ритмично, одним движением, ходят вверх — вниз. А на палубе — нечто живописное.
На складном стуле, как на троне, восседает человек в белых, необъятных арабских одеждах: одна рука на колене — он ею упирается, будто хочет встать. Во всей его позе напряженное нетерпение. Тяжелое, чувственное лицо, лицо властителя, но глаза — полуприкрытые веками глаза — зорко следят за всем, что творится на пристани. Крупные мясистые губы, арабский нос с горбинкой. Позади стоит чернокожий: рослый мужчина — скорее, рослый мальчик, так как, при всем его исполинском росте, что-то детское сквозит в черной физиономии. Юноша застыл наподобие часового в ожидании команды, буднично, как какой-нибудь лондонец на набалдашник трости, возложив руки на рукоять внушительного оружия вроде меча, свисающего до самого деревянного настила палубы.
А за ним, по другую руку от араба, стоит девушка. От щиколоток до самых волос увернута в шафранно-желтую ткань. Черты лица под покрывалом нежные, утонченные, почти как у индианки, и тело… Набежавший с реки бриз взволновал ткань, и я вижу, что тело у нее сильное, гладкое, фигура стройная, как у атлета. Девушка, я вмиг понимаю это, умопомрачительно хороша; кожа у нее черна необыкновенно и, как скол угля в луче света, будто серебрится.
Раздается
Едва корабль причаливает, араб встает со стула. При своей массивности, он легок в движениях; ему не нужна помощь многочисленных протянутых к нему рук, чтобы сойти на сушу. За ним — чернокожий, также отвергая помощь и выставив свой меч перед собой, как священник распятие. Затем — быстро и уверенно — на берег сходит девушка: ступает на край борта, натянувшаяся хлоп-новая ткань рисует изгиб тела; чуть качнулась и, балансируя, как кошка, прыгает… — нет, почти не напрягаясь, просто делает шаг вперед на пристань.
И тотчас начинается обычная суматоха — снуют носильщики, выгружая товар. Я как зачарованный продолжаю на нее смотреть. У нее черные ступни — такие черные, что даже кажутся серыми: но, когда она сходила на берег, мелькнули розовые пятки. Теперь ясно видно, что волосы под свободно повязанным платком длинные и курчавые. Выбиваются черными спиральками завитки. Желтое одеяние — можно даже сказать, сари, — овевает ее, походя обрисовывая то одну, то другую часть тела… она подносит руку к виску, поправляя платок, и я вижу, что ладонь у нее тоже серовато-розовая.
Корабль еще не разгрузили, но араб раскатистым басом отдает несколько распоряжений. Потом вся троица все тем же порядком направляется в сторону деревни, к монаршему двору. Я провожаю взглядом шафранно-желтое покрывало, заслоняемое черными головами, — она движется совсем не так, как они, — мощно, легко, свободно, плечи расправлены, как у бегуньи. Что-то щелкнуло у меня в мозгу, повернулся ключ в замке, о существовании которого я даже не подозревал. Нет, мне это не почудилось, я явно это ощутил. Но открылся или закрылся замок, непонятно. У меня перехватывает дыхание: едва я осознаю это, из горла вырывается хлюпающий звук. Опускаю глаза. В руке недописанное письмо к Эмили. Я комкаю его в кулаке и бросаю в воду. Письмо, прежде чем пойти ко дну, описывает пару кругов на воде, и, сперва медленно, постепенно набирая скорость, погружается затем в черный, беззвучно устремленный к морю поток.
Глава двадцать шестая
«Пикантный» — мягко возбуждающий нёбо. Приятный; резковатый; пронзительный или будоражащий; с остротой.
Через полчаса я все еще сидел там, на прежнем месте, когда Гектор прибежал обратно.
— Нас зовут, — коротко бросил он. — Прибыл Ибрагим Бей и теперь, кажется, треклятый негритосский король наконец будет с нами беседовать.
— Что ж, славно, хоть что-то сдвинулось. Наконец.
— Вот что я вам скажу: это, черт побери, форменная наглость!
Я встаю со складного стула, чтобы идти на берег, но Гектор меня останавливает:
— Считаю, Роберт, нам надо ему все высказать. Мы здесь не как частные лица, как этот вор и негодяй Хэммонд. Мы представляем здесь британскую индустрию. Пусть человек для него ничто, но это он уважать должен.
И вот мы идем ко двору Абу Бакра, гнусного диктатора этой Богом забытой навозной кучи в крохотном, засиженном мухами уголке дикой земли, — разодевшись, насколько сумели, пошикарней: белые галстуки, фраки, широкие кушаки, а у Гектора вдобавок оказалась еще и роскошная белая шляпа, увенчанная красными перьями какаду. Африканцы глядят на нас равнодушно. Подозреваю, просто решили, что наконец-то мы одеты подобающим образом, как и надлежит племенам в глубине континента.