Ароматы кофе
Шрифт:
— Пока он занят истреблением черного населения, нас это не касается.
Фикре метнула на меня взгляд. Я совершенно забыл, произнося это, какого цвета у нее кожа.
— Надеюсь, ты правильно меня поняла, — поспешил я добавить.
— Но это дело рискованное.
— Не убежден, что у меня есть выбор. Так или иначе, хочу насчет этого помозговать.
— Ясно. — Она отвернулась. — Что ж, потом мне скажи, что надумал.
— Конечно же, скажу. В конце концов тебя это тоже касается.
Дорогой Хэммонд!
Обращаюсь к Вам об одном одолжении. Вы говорили, что, возможно, будете заинтересованы в ведении со мной общих дел.
Прилагаю к письму двадцать австро-венгерских крон в качестве первого взноса.
Всех благ,
Я отправил это письмо с одним доверенным лицом, направлявшимся по делам на побережье, хотя понимал, что ответа придется ждать недели и даже месяцы.
Между тем я был весь в делах — в делах по горло. Плантацию будто кто сглазил. На уцелевшие от плесени посадки напали черные муравьи. В питомник с рассадой проник дикий кабан и учинил там разгром. Работники становились все разнузданней и разнузданней. В мою стопу внедрились джигги,откуда их пришлось извлекать с помощью иглы. Ржавчина распространилась и на все другие растения; она не то чтобы высушивала их, но замедляла их рост. Я пересадил зараженные растения на более просторные гряды, перекопал заново питомник, и посадил новые зерна вместо пропавших. Бывало, я засыпал, даже не сняв сапог, что хотя бы преграждало доступ джиггамк моим ногам.
И все же, и все же… Каждую ночь, едва смеркалось — все эти непривычно ранние экваториальные ночи, когда чернота опускалась на джунгли плотным покрывалом, — в сгущавшейся тьме просверкивали попугаи и зимородки, обезьяны-колобусы легко пролетали меж деревьями над головой, и сквозь темень волшебно перекатывались светлячки. Мы с Фикре ужинали вместе, рядом ни души, только шипящая лампа. В такие минуты трудно было не испытать чувства полного удовлетворения. Как бы после своего изгнания из Оксфорда я ни рисовал в воображении, что со мной станется в дальнейшем, никогда, даже в самых смелых мечтах не представлялось мне то, что было теперь.
Глава пятьдесят четвертая
Порой Эмили думает: если бы боль называлась кофе, она разложила бы ее на мириады составных частей. Конечно, разбитое сердце. Но разбитое сердце — лишь одна составляющая того, что она сейчас испытывает. Унижение: сознание, что уже во второй раз за свою жизнь, она оказалась у разбитого корыта. И отец, и Ада слишком любят ее, они не произносят: «Тебя ведь предупреждали!» Хотя они и в самом деле предупреждали, но Эмили не слушала их. Теперь выходит, что они всегда были правы в отношении Роберта. Крах: она чувствует себя глупой, никчемной, бездарной. Как она осмеливалась надеяться изменить мир, если сама не способна даже мужа себе заполучить? Злость: как он посмел так гадко от нее отречься, написать всего несколько строк, будто аннулировал газетную подписку? Очевидно, сама изящная краткость составляет отчасти суть послания. Одиночество: Эмили тоскует без него, она все бы отдала, лишь бы его вернуть. Она вспоминает их полуденные кофейные дегустирования в отцовском кабинете, ассоциативные
Глава пятьдесят пятая
«Неуловимый» — кофе с обманчиво-двойственным свойствам запаха.
— Мне надо поехать в Харар, — сказал я Фикре. — Нужны новые семена для посадки.
— Ну да. Хочешь, чтоб я поехала с тобой?
Я заколебался:
— Тебе не слишком обременительно остаться тут? Народ будет лучше работать под присмотром.
— Ну да. Может, подкупишь еще кое-чего в хозяйство? Если хочешь, могу составить список.
— Это будет замечательно. — Я взглянул на нее. — Ты знаешь, что я тебя люблю?
— Да, знаю. Возвращайся скорей.
С делами в Хараре я покончил стремительно, и тут мне подумалось, не заглянуть ли к Бею, может, он знает что-нибудь про Хэммонда.
Что-то иное было в облике знакомого дома. Наверное, исчезли резные лампы, свисавшие с балкона. Я постучал в дверь. Ее открыл человек, лицо которого было мне незнакомо.
— Чем могу служить? — спросил он по-французски.
— Мне нужен Ибрагим Бей.
Человек скорбно улыбнулся:
— Как и всем нам. Он отбыл.
— Как? Куда?
— Должно быть, в Аравию, — пожал плечами человек. — Отъехал внезапно, чтобы избежать кредиторов.
Что за ерунда.
— Вы уверены?
Незнакомец рассмеялся, явно искренне:
— Разумеется, уверен. Я один из них. Мне еще повезло. Я получил в счет долга этот дом. Мерзавец уже давно задумал скрыться, в доме нечего даже продать.
Внезапно меня пронзила мысль — настолько кошмарная, что я даже не мог заставить себя как следует ее осмыслить.
— Не читаете ли вы случаем по-арабски? — медленно проговорил я.
— Да, немного, — кивнул он.
— Позвольте, я покажу вам кое-какие бумаги?
— Извольте… — развел он руками.
Я вернулся в дом французского купца и отыскал бумаги, которые подписал, когда покупал Фикре. Возвращаясь назад теми же улицами, я снова постучал в резную, с орнаментом дверь дома, в котором прежде жил Бей. Новый хозяин, разложив перед окном бумаги, принялся их просматривать:
— Вот это счет на продажу.
Слава Богу!
— Это чек за десяток корзин высокосортных фисташек из Каира. А этот, — от постучал пальцем по очередному документу, — счет за погрузку некой партии кофе. А это, — он взял в руки сертификат на собственность, — письмо. Скорее, записка, кажется, адресованная вам.
Если вы когда-либо освободите ее, вы должны будете это порвать…
— Что с вами? — встревоженно спросил незнакомец. — Может, выпьете немного кофе?