Арранкаби
Шрифт:
– Как интересно.
– Многообещающим голосом протянул я.
– Ей надо поспать, чтобы восстановиться.
– Вздрогнув, стала оправдываться Сетсуко.
– Даже так? Ну что ж, пожалуй ты выполнила приказ, отдыхай.
– И вышел из комнаты.
На следующий день я проснулся в отличном настроении: моя авантюра удалась, и я даже получил больше, чем надеялся. Встав, я направился в ванную. О, похоже она занята: слышится шум воды. Рей и Мей сейчас на кухне, Джунко еще спит, значит в ванной Сетсуко. Да, хоть я и лишился всех своих сил, но того, что осталось, вполне достаточно, чтобы чувствовать живых существ вокруг себя. Сетсуко значит... Я, с самым каменным выражением на лице открываю дверь и захожу внутрь. Девушка, принимающая в это время душ сначала оторопела
За завтраком никаких происшествий не было, Джунко еще не проснулась, а Сетсуко сказала, что та будет еще часов восемь спать. Ну а после завтрака я направился покупать недвижимость. С собой я взял только Сетсуко, так как хотел с ней поговорить наедине. Меня несколько смущало ее поведение: оно не совсем было похоже на мазохизм и я хотел понять в чем дело. И вот, когда мы шли через парк, я решил начать издалека.
– Сетсуко, почему ты так негативно относишься к своим сестрам?
– Это не тво...
– Ты ведь сможешь залечить сквозное ранение живота?
– Спросил я, медленно развязывая мешочек со своей катаной.
– Простите меня, ашикаби-сама.
– Отвечай.
– Я их презираю...
– За что?
– Жалкие существа! Они верят в эту "любовь", в это мифическое "возвышение", отказываясь смотреть правде в глаза! Мы, секирей, не более, чем рабыни своих ашикаби. Гладиаторы, сражающиеся друг с другом на потеху своим хозяевам! Любовь? Конечно это возможно: в конце концов хороший мастер любит свой инструмент, но тот смысл слова "любовь", что в него вкладывают остальные секирей... Невозможно. Хотя бы из-за окрыления: эти крылья на самом деле наш рабский ошейник, и у нас просто нет выбора кроме как "любить" своих ашикаби. Так называемая "любовь" дает нам хотя бы иллюзию психологического комфорта, и именно поэтому я презираю тех, кто отказывается принимать правду такой какая она есть, стараясь ее исказить и сделать более приятной для себя.
– Какой монолог! Похоже у девочки наболело.
– И тебя устраивает такое положение вещей? Разве ты не хочешь, чтобы к тебе относились как к обычному человеку?
– Человеку? Я не человек! И даже если я буду вести себя как человек, то не стану им. Я буду ничтожеством, предавшим свою суть, но так и не ставшей человеком. Да и не надо мне этого. Я рождена как секирей и буду жить как секирей!
– И ты не имеешь ничего против того, что к тебе будут относиться как к вещи?
– Повторю еще раз: я не человек. У меня нет ни отца, ни матери. Меня СОБРАЛИ на заводе, как собирают автомобили. То, что технология создания секирей за пределами человеческого понимания не имеет никакого значения. Я - инструмент, предмет, которым мой хозяин может распоряжаться как захочет, и я не вижу ничего зазорного в том, чтобы выполнять свою роль: подчиняться воле своего хозяина.
– То-то ты обещала мне горло перерезать...
– Я презираю ашикаби, верящих в эту "любовную" туфту еще больше, чем секирей. Если ашикаби относится к нам как к людям и старается развивать отношения, он не более чем лицемер! После окрыления на нас одет поводок, позволяющий ашикаби контролировать все жизненные процессы в нашем организме, и после этого ашикаби заявляет, что "любит" нас? Ничтожный лицемер! Подчиняться тому, кто боится поднять руку на свою рабыню? Никогда! С другой стороны если ашикаби понимает нашу суть, и использует нас как пожелает, то я буду счастлива. Ведь нет ничего более
– Странно. Мне казалось, что желание свободы - естественный инстинкт всего живого.
– Свобода - иллюзия. Никто в этом мире не свободен, просто большинство предпочитают этого не замечать. А я не вижу ничего плохого в том, чтобы за меня решал кто-то другой. В конце концов я именно для этого и рождена.
– Странная, я бы даже сказал, нечеловеческая логика.
– А я и не человек.
– Ну что ж.
– Я взял ее за подбородок и всмотрелся в ее глаза. Она действительно верит в то, что только что сказала. Я был прав, она не мазохистка, просто девушка боролась за то, чтобы к ней относились так, как она думает правильно. И что самое главное все, что она сказала правда. Можно ли говорить о взаимной любви когда один из любовников полностью подчинен другому? Блин, куда-то меня не туда унесло: какое мне дело до этих размышлений? Главное, что теперь меня совесть не будет мучить, при жестоком обращении с Сетсуко, ведь именно этого она и желает: чтобы ее хозяин видел в ней вещь, инструмент, не более. Действительно нечеловеческая логика, но если вспомнить откуда взялись секирей, можно ли ожидать от них человеческой логики?
– Поведение человека во многом зависит от отношения к тем или иным действиям, но раз ты сама желаешь, чтобы к тебе относились как к вещи, то мне, пожалуй, не надо сдерживаться.
– Сдерживаться? Не оскорбляйте меня так.
– Улыбнулась Сетсуко, а я сильнее сжал руку, отчего ее лицо исказилось болью.
– Ты слишком много себе позволяешь.
– Простите меня, ашикаби-сама.
– Отпустив девушку, я осмотрелся. Мы уже пришли. Большой, даже снаружи богато выглядящий офис, с вывеской "Наш Дом - Токио". Зайдя внутрь, я увидел стеклянные столики, мягкие, кожаные кресла и диванчики, живые цветы на подоконниках. Короче фирма старалась сделать обстановку как можно более домашней и расслабляющей. Я с Сетсуко сюда совсем не вписывались: парень в ярко-зеленой футболке и шортах и девушка в белой МУЖСКОЙ футболке и юбке... А что поделать? Ее старая одежда - грязная, а у меня женской одежды нет. Тут к нам подошел высокий шатен в деловом костюме и с надменным лицом.
– Чем могу вам помочь, господа.
– "Господа" он говорил таким тоном, что мне послышалось "выметайтесь вон, ничтожества".
– Да так... Я решил домик прикупить, этажей на три, и с двадцатью-тридцатью комнатами.
– На лице шатена было видно все, что он о нас думает.
– Вы должно быть ошиблись адресом. Мы не отдаем жилье бесплатно.
– А никто и не говорит про "бесплатно".
– Мне кажется, что ваша шутка зашла слишком далеко.
– А мне кажется, что вы не дорожите своей позицией, прогоняя таких клиентов как я.
– Я специально себя так вызывающе вел: мне с самого начала не понравился этот тип, и сейчас я добьюсь его уволнения.
– Уходите, у нас нет недвижимости для... ТАКИХ клиентов.
– Ну что ж.
– Я достал сотовый и набрал номер президента.
– Господин президент? Это Масару говорит.
– О, Масару-кун, чем могу служить?
– Вы же помните о моей жилищной проблеме, вот у меня, наконец и появилось время ей заняться. Прихожу я значит в "Наш Дом - Токио", а тут мне говорят, что у них нет достаточно хорошего жилья для меня. Да еще и прогоняют.
– Все это было сказано жалостливым детским голосом, а шатен смотрел на меня с неприкрытой иронией: мол играй, играй, я все равно не поверю, что ты говоришь с САМИМ президентом.
– Уууу, какие плохие дяди, я им сейчас покажу!
– И повесил трубку. Нет, президент мне однозначно нравится.
– Теперь то вы уйдете?
– Ехидно спросил шатен.
– Хммм... Мы уйдем? Мне кажется это ВЫ сейчас уйдете. Насовсем, из этой компании.
– Я кивнул на выходящего из глубин здания мужчину лет пятидесяти. Лицо шатена мгновенно утратило всю иронию.
– Масару-сан?
– Да, это я.
– Меня зовут Изуми Курозаки, я президент "Наш Дом - Токио", прошу, пройдемте со мной в более приятную обстановку и обсудим все ваши пожелания.