Аршин, сын Вершка
Шрифт:
Одна лошадь некормленная подводу тащит. Вскоре захотелось отцу и сыну поужинать. Вынул Кризас тот же медяк и протягивает Аршину:
— Продай-ка мне круг колбасы.
— А ты мне — сала, — говорит сын и платит той же монетой.
Ходил, ходил пятак из рук в руки, пока не остались на подводе только яблоки. Как уксус, кислые. Приехали безделяйские коммерсанты на рынок, задрали оглобли в небо, мерину слежавшейся травки дали и за торговлю принялись,
— Яблочки-скороспелки! Не крупны, не мелки!.. Только
Подходят женщины:
— Хороши ли яблоки?
— Лучше некуда! — нахваливает Аршин.
Подбегают дети:
— Не дороги?
— Дешевле не купишь!
Спрашивают люди:
— Каковы на вкус?
— Сам не знаю, — Аршин в ответ. — Мать говорила: есть нельзя, а продавать можно. Курортники всё сожрут!
Люди думают, что парень шутит, окружили подводу и стали яблоки нарасхват брать. Отбоя нет от покупателей.
Оглянуться не успели, как тут же очередь выстроилась, все спешат, торопят, к морю хотят скорей бежать. На солнце жариться.
— Знаешь что, отец? — придумал Аршин. — Ты давай яблоки отвешивай, а я рассчитываться буду.
И начали вместе торговать. Отец — продавец, сын — кассиром при нём: одной рукой плату берёт, другой сдачу выдаёт. Как в раймаге.
Не прошло и часу, как на возу осталось только несколько битых яблочек. Аршин вручил покупателю последние деньги и радостно кричит отцу:
— Можем ехать домой, больше нечем сдачу давать!
— Ты что, свихнулся?! — задрожал Кризас.
Хвать за карман Аршина, а там пусто! Цап за кошелёк, а в нём последний грош остался, который ещё Шарик заработал. И тот ломаный.
Сидят сын с отцом посреди рынка и, как быть, не знают. Тут, на счастье, повстречался им колхозный садовник. Целый грузовик ягод привёз. Он им десятку одолжил. И пятачок на табачок прибавил. Кризас деньги сыну передал и строго-настрого приказал ему:
— Сиди, никуда не отлучайся, карауль лошадь, а я похожу по базару — авось у кого-нибудь ещё рубль стрельну.
Сидит Аршин на телеге, свесив ноги, и голубей считает.
Двадцать два голубя и одного воробья поблизости насчитал. Поскучал И снова пересчитывать начал.
Идут мимо городские мальчишки, видят: не то пацан, не то мужик на телеге сидит; не то в сукно, не то в кожу бычью одет; не то шапку, не то старый мех в руках мнёт, сам ногами болтает и губами шевелит. Голубей считает.
— Эй, детина, тебе кто позволил наших голубей считать? — привязались они к Аршину. Пристали как банный лист.
— А что, нельзя?
— Ясное дело. Плати штраф — по рублю за птицу!
Струхнувший Аршин оправдывается:
— Да я всего десяток и насчитал! Не успел больше.
— Наше дело маленькое, выкладывай десять рублей. — Рады мальчишки, что глупей себя нашли.
Заплатил Аршин десятку и ещё за воробья пятак отдал. А когда отец вернулся, с гордостью
— Ловко я городских провёл, как маленьких надул! Оказывается, на базаре нельзя голубей считать. Их двадцать два тут было, а я всего за десять мальчишкам уплатил. С тем и ушли, дурачьё!
Отец даже ругать-бранить его не в силах. Лёг на телегу, голову рядном накрыл и велел сыну побыстрее домой гнать, пока Аршин и лошадь не проворонил. Да телегу колхозную не проморгал.
Аршин запряг мерина, покрутил вожжами и тронулся в путь: без товаров, без денег и без всякой надежды миллионщиком заделаться. Не солоно хлебавши.
За городом увидел море и решил парень хоть водицей даровой попользоваться. Завёл саврасого на мелководье и стоит посвистывает. Ждёт, чтобы напилась лошадка.
Мерин уткнул морду в море, солёной воды хватил и чуть не взбесился: головой машет, удила грызёт, ногами бьёт. Как будто его овсом кормили.
Ничего не понимая, Аршин нагнулся, зачерпнул пригоршней, хлебнул и едва не подавился. До того невкусная вода.
— Оттого ты и большое такое, что никто из тебя пить не может! — сказал Аршин морю и прочь поехал. Домой, похлёбку есть.
— Оттого ты и дурной такой, что никто тебя с малых лет не драл, — не утерпел Кризас, высунув голову из-под рядна.
Да поздновато хватился. Даже стоя на скамейке, не мог уже дотянуться старик до ушей сыночка. По спине лупил — все руки себе отбил.
БЕДА
Вслед за осенними заморозками пришла в Безде-ляй лютая зима. Все поля завалило снегом, который много невзгод принёс зверям и птицам. Белый голод царил в лесу.
А к избе Вершков подступил чёрный — лентяев голод: так и приковал Аршина к печке. Как на цепь посадил.
Съели заработанный Даратой хлеб, прикончили колбасу, сало, одна картошка ещё осталась, но и той кот наплакал. В доме хоть шаром покати.
Однажды на дворе потеплело, и старый Кризас выбрался в лес. Отец дрова рубит в поте лица, а сын по сугробам лазит, птичьи гнёзда выискивает, по дуплам шарит и орешки пощёлкивает. Хуже хорька в лесу разбойничает.
Рыскал, рыскал, пока не наткнулся на валежину. Та подскочила да другим концом — бац по лбу!
Чуть без глаза не остался.
— Топор нашёл! — благим матом орёт Аршин.
— Тащи его сюда! Продадим — хлеба купим! — обрадовался отец.
— Да он старый, — объясняет сын, вытирая рассечённый лоб.
— Всё равно пригодится, хоть в лом сдадим. Неси быстрей!
— Так он и не железный вовсе.
— Вот балда! Топорище небось нашёл?
— Не топорище — сук…
— А чего обманываешь?
— А чего он так больно бьётся? Как топором рассек!
Отец молчит, накладывает дрова на сани, верёвкой обвязывает, а сын опять кричит: