Артания
Шрифт:
– Дивы, – подсказал Придон.
Вяземайт отмахнулся с полнейшим пренебрежением.
– Дивов, как серьёзных противников, не останется. Их уже сотрут с лица земли. Такие, как ты. А мелочью займемся не потому, что противники, хоть противники, а потому, что природа человека такова, Придон. Нам до всего есть дело. Мы везде должны сунуть нос, везде порыться, все пощупать, переложить с места на место…
Он умолк, Придон не слушает, над горами с большой скоростью против ветра плывет широкое ноздреватое облако. Низ черный, как у побывавшего в огне дерева,
– Красиво, – вырвалось у Придона. – Показать бы Итании!
Уже не замечая Вяземайта, он ускорил шаг. Глаза не отрывались от дивного облака.
– Смотри под ноги, – буркнул Вяземайт.
Солнце жгло плечи и спину. Меховую одежду он сбросил уже давно, как и Аснерд с Придоном, наслаждался дивным состоянием, когда идут по снегу, но солнце жарит так, что вот-вот впузырится кожа. Не у них, понятно, а у этих черевщиков, что так и не сняли меховые одежды. Парятся, как старые куявские бабы в своих старых куявских банях.
Тяжело ступая, догнал Аснерд. Вяземайт нахмурился, Черево и его люди остались без присмотра, Аснерд оскалил зубы.
– Едва тащат ноги, – сообщил он. – Это не в дворцовых залах вышагивать!
– Странно, – сказал Вяземайт задумчиво, – что послали не… скажем, более привыкших к горам.
– Если ты думаешь то, что и я, тогда ничуть не странно.
Он догнал Придона, Вяземайт видел, что воевода долго прислушивается, даже пытался заговаривать, но Придон, судя по всему, не отвечал. Аснерд приотстал, а когда приблизился тяжело ковыляющий Вяземайт, сказал с неловкостью:
– Ты бы посмотрел, что там с Придоном.
– А что случилось?
– Заговаривается…
Вяземайт кое-как ускорил шаг. Придон двигался в стороне, солдаты поглядывали на него с испугом. Придон шел, не склоняясь перед ветром, как ходил всегда и как идут все трое артан, холодный ветер сечет, мелкие льдинки тут же превращаюся на горячей коже в крохотные капельки, испаряются. Черные волосы треплет ветром, медный обруч горит, как раскаленный в огне, от него летят искры.
Ноги Придона загребают снег, глаза смотрят поверх далеких вершин, а губы непрерывно шевелятся. Вяземайт догнал, ветер все еще воет, слова разобрать трудно, но, когда он вслушался, понял все.
– Когда с синего неба, – донесся до него страстный шепот, – солнечный свет – я думаю о тебе, но если тучи и дождь – я тоже думаю о тебе! Когда ночь, а звезды от края до края, я думаю о тебе, любимая! Но если утренняя заря улыбается миру, я тоже о тебе, любимая! И в жаркий день, и в снежную ночь, и в дороге, и за столом – только о тебе я думаю, только тобой живу. Если по небу белокрылят птицы, я думаю о тебе, но когда низко над землей черные молнии стрижей, мои мысли тоже о тебе…
Вяземайт приотстал, а когда воевода догнал, старый волхв двигался задумчивый и отрешенный. Аснерд помолчал, ждал, когда волхв заговорит, наконец рыкнул:
– Что,
– О, если бы это было так!
– Что с Придоном? – потребовал Аснерд.
– Он просто бормочет о своей Итании. Его сжигает внутренний жар. Такое бывает… Аснерд нахмурился, пробурчал:
– А может, это что-то с магией, да?
– Я бы не утверждал…
– Магия, – отрезал Аснерд. – Мне Олекса рассказывал, как Придон внезапно побил кентавров, разогнал дэвов, разнес их храм, уничтожил весь их город. Что еще, как не магия?
Вяземайт покачал головой:
– Не магия, Аснерд. Не магия.
– А что?
– Нечто повыше магии.
Долгое время брели молча, загребая ногами снег. Потом снег исчез, земля под подошвами звенела сухая, чистая, а солнце жарко палило обнаженные головы.
– Что такой нахмуренный? – спросил он Вяземайта.
– Да так, – ответил Вяземайт, – гляжу на Придона… Черт, он как укор! Рвет жилы, а ноша-то неподъемная… наверно. Такой дурак… нет, такой безумец, что я просто не знаю, плакать ли, глядя на него, смеяться навзрыд… или завидовать.
Аснерд безмерно удивился.
– Завидовать? Его мукам?
– Муки тела укрепляют волю, муки сердца очищают и возвышают… не знаю, наверное, всего – от кончика ушей до грязных ногтей. Признайся, всем нам выпадает такая возможность хотя бы раз в жизни. Увидеть волшебный цветок на краю пропасти! Рискнуть приблизиться и сорвать… Но я, как и все, предпочел сорвать простой цветок, который рос в моем же селе на той стороне улицы. Теперь он в моем доме, дал плоды: пятеро сынов и три дочери, но… вот я тогда, выбрав добрую и послушную жену… которую взял без этой крови из носа, не надрывая жилы, не потерял ли возможность любви великой?.. Пусть со всеми этими муками и страданиями?
Аснерд подумал, спросил с недоумением:
– Это ты о чем? Неужели о той, вертлявой и языкастой… как ее, даже имя забыл!.. Что постоянно дразнила всех, ее не любили… Так это ж было сто лет назад!
– Ну и что? – возразил Вяземайт. – Она у меня и сейчас перед глазами.
Аснерд опешил, но Вяземайт, ничуть не смущаясь своей дурости, шел, сильно прихрамывая, по снежной борозде, чем-то неуловимо в этот момент похожий на Придона. Аснерд крякнул, махнул рукой, отстал. Неужели только ему, воеводе, повезло сразу и бесповоротно: жена досталась красивая, умная, верная, добрая и вообще лучшая из всех женщин! Никаких страданий, душевных мук.
Он догнал, спросил по-деловому:
– Ты лучше скажи вот что… Как думаешь, почему эти вылетели встречать нас таким скопом? Вяземайт ответил сварливо:
– Тебя только сейчас это заинтересовало?
– Нет, я же видел, как ты струхнул. И начал вилять, а спиной никогда к ним не поворачивался. Даже Придон насторожился, не сказал, что рукоять у нас.
– Думаешь, поверили?
– Вряд ли… но пока рукоять не увидят, у них будут сомнения. А вдруг в самом деле не сумели добыть или же добыли, но спрятали где-то там в горах?..