Артефакт
Шрифт:
Глава седьмая
Голова раскалывается, глаза не видят, уши не слышат, пошевелиться невозможно, даже рта не раскрыть… И каков диагноз? Уж точно не паранойя…
Спустя какое-то время глаза вроде привыкли к темноте, и что-то стало проясняться. Туманная полоска света в той стороне, куда указывали мои ноги, помогла сориентироваться в пространстве. Да и звуки кое-какие появились, точнее – звук. Похоже на ветер… В общем, уши тоже функционировали. А вот пошевелиться по-прежнему не удавалось.
Память у меня не отшибло, так что я примерно представлял себе, что произошло. Меня
Я попробовал раскачиваться из стороны в сторону и понял, что плотно обмотан – вероятно, скотчем. И рот заклеен – удобная штука, скотч… Руки в наручниках, вывернуты назад… Так. Диагноз более-менее ясен: просто похищение, ничего летального… пока.
Постепенно я привыкал к своему новому диагнозу, тщетно пытаясь соотнести его с предыдущими осложнениями, но ничего не получалось: не было никакой логики в подобном развитии событий. Насколько я знал, в классическом варианте киднеппинга жертву сначала похищают, а уж потом убивают. Меня же почему-то наоборот – сначала пытались убить, а теперь похитили. Где логика?! Да еще эти менты… Фальшивые или настоящие? И кому все это надо?
Пока я ломал свою больную голову над криминальными парадоксами, откуда-то снаружи донеслись новые звуки – кажется, хлопнула дверца автомобиля. Затем послышались и голоса. Как я ни старался, слов разобрать мне не удавалось. Наконец, голоса стали приближаться, и я уже начал их почти ясно различать, когда железный лязг свел на нет мои усилия: в той стороне, где я видел туманную полосу, распахнулась дверь, и яркий дневной свет на секунду совершенно меня ослепил.
– Вот он, красавец, – услышал я голос капитана Смолина. Судя по тону, капитан наконец-то удовлетворил свое маниакальное чувство долга.
– Да, он самый, – подтвердил другой голос, показавшийся мне знакомым. Я присмотрелся, щурясь от солнца. Слух меня не обманывал – это и в самом деле был Гельман.
Смолин ухватил меня за ноги и выволок из помещения наружу, на гравиевую дорожку. Вокруг царило зеленое буйство запущенного сада. Похоже, мы находились за городом.
– Где деньги, Валя? – ласково спросил Гельман, когда капитан протащил меня по гравию метра три и оставил, наконец, в покое.
Я помычал в ответ.
Смолин наклонился и сорвал скотч с моих губ: крайне неприятное ощущение, даже на фоне боли в затылке.
– Михалыч, ты что, спятил? – воскликнул я.
– Какой я тебе Михалыч? – нахмурился Гельман. – Ты, парень, сам, кажется, спятил… Где деньги, я спрашиваю.
– Какие деньги?..
– Те самые, которые ты из сейфа помыл, – спокойно пояснил Гельман. – Думал, я тебя не найду?
– А я что, прятался?.. Михалыч, я тебе точно говорю, ты спятил! Какой сейф? Какие деньги?
Он покачал головой и взглянул на капитана. Тот махнул рукой кому-то, кто был вне поля моего зрения, поскольку я лежал на боку. У меня за спиной послышались шаги. Я напрягся, и не зря: этот невидимый «кто-то» с лету вбил мне в ребра свой тяжелый ботинок, словно посылая мяч в ворота. Вероятно, он был неодинок в любви к футболу, потому что удары тут же посыпались на меня градом. Подключился и капитан Смолин: он начал обрабатывать меня анфас, тщательно выбирая уязвимые места.
Нельзя сказать, что меня часто
Говорят, злость плохой помощник. Однако только она дала мне силы молча дождаться окончания процедуры.
– Стоп, – сказал наконец Гельман. – Пока хватит. Ну как, Валя, ты мне что-нибудь скажешь?
– Скажу… – сплюнул я кровь на гравий. – Я твоих денег не брал… Но если ты, сука, не прекратишь и не попробуешь разобраться по-человечески… я тебя убью.
– А ты выжить, что ли, надеешься? – усмехнулся он. – Валя, да за те деньги, что ты взял, такого, как ты, можно убить раз триста. Сам-то подумай… Так что напрасно ты надеешься. Хотя… Если прямо сейчас честно скажешь, где они, – я еще могу о чем-то таком поразмышлять… Ну…
– Давай так… – предложил я, старательно сдерживая кипящую во мне злость – теперь уж она точно не была мне помощницей, – мы с тобой десять минут говорим как люди. Безо всей этой херни и мордобоя. Просто: ты задаешь вопросы, и я задаю вопросы. Я отвечаю, и ты отвечаешь. Если после такой беседы у тебя еще вопросы останутся – делай со мной что хочешь.
Он задумался. Кажется, я его зацепил. Гельман ведь был далеко не дурак – психологию в университете изучал, прежде чем в гэбэшники податься…
– Ладно, – сказал он, – десять минут роли не сыграют… Развяжите его, никуда не денется.
Меня подняли на ноги и размотали на мне скотч. Оставили только на ногах.
– Браслеты снимать? – спросил Смолин.
– Сними, – благодушно позволил Гельман.
Капитан расстегнул наручники, и я принялся массировать кисти рук, восстанавливая кровообращение.
– Пойдем, – сказал Гельман, направившись в сторону небольшой деревянной беседки, увитой плющом, – там стояли круглый стол и несколько плетеных кресел. Несмотря на преклонный возраст, походка у Гельмана оставалась легкой, он постоянно поддерживал форму. Молодец, ничего не скажешь… А вот мне пришлось скакать за ним со связанными ногами, так что достоинства в моей походке было немного. По пути я успел оглядеться по сторонам. Мы и в самом деле были за городом. Добротный новенький коттедж из калиброванного бруса на каменном цоколе стоял посреди соснового бора. Гараж, в котором меня хранили в упакованном виде последние несколько часов, находился в цоколе дома. За высоким кирпичным забором, к воротам которого вела гравиевая дорожка, пространство светлело и ширилось. Я видел в той стороне только небо, но, по всей вероятности, за забором скрывался какой-нибудь водоем – река или озеро…
– Ну, я тебя внимательно слушаю, – сказал Гельман, когда мы устроились в креслах друг напротив друга.
– Можно сигаретку? – попросил я.
Гельман посмотрел на Смолина. Тот протянул мне сигарету и дал прикурить: надо же, как Мыхалыч его вымуштровал…
– Почему ты думаешь, что я украл эти деньги? – задал я первый вопрос согласно нашему паритетному договору. Наверно, это было не самое оригинальное начало, и я сильно рисковал утратить завоеванные позиции, но этот вопрос казался мне ключевым.