Артем Микоян
Шрифт:
Прикрикивая резкими звонками на невнимательных прохожих, трамвай приближался к Сухаревскому рынку. «Букашка» обогнула Сухареву башню, и Микоян увидел знаменитое московское торжище.
Пронафталиненные старушки в салопчиках предлагали предметы, давно вышедшие из употребления. Здоровенные мужики в картузиках с надписью «Моссельпром» оглушительно рявкали:
— Есть «Аллегро», продаю «Золотые»! Хотишь — «Червонец» купишь. Папиросы «Ира» — курит полмира!
Толстая баба с бидоном, закутанным в какую-то грязную телогрейку (чтобы не остыл товар), повторяла
— Какава, какава! Самая лучшая какава на натуральном сахарине.
Трамвай медленно прокладывал дорогу. Через несколько остановок, услышав громкое «Угольная площадь!», Микоян вышел из вагона...
В здании, где жили Шаумяны, до революции размещалась духовная семинария. После установления Советской власти здесь стал жилой дом. Часть его предназначили для делегатов разного рода съездов и конференций, приезжавших в Москву. Божедомский переулок переименовали в Делегатскую улицу, само же здание стали называть Третьим Домом Советов.
Став москвичом, Микоян быстро втянулся в жизнь столицы.
Семья Шаумянов, приютившая Анушавана, сыграла большую роль в его жизни. У Екатерины Сергеевны он почувствовал себя легко и просто. Была Екатерина Сергеевна всегда немножко печальной — она не могла забыть трагической смерти мужа. Но мудрая женщина отлично понимала: молодежь есть молодежь...
По вечерам вся семья и близкие ей люди — Анушаван Микоян, Геворк Аветисян, Гай Туманян, Левон Сафразьян собирались за большим столом. Шутили, читали, спорили, играли в шахматы, чаще — в нарды.
Некоторые из молодых людей были уже студентами — Гай и Геворк учились в «Свердловке», как называли в просторечье Коммунистический университет имени Я.М.Свердлова — первую в Советской Республике высшую партийную школу.
Впоследствии, получив гуманитарное образование, Гай Туманян, продолжая увлекаться литературой, историей, философией, стал профессиональным военным. Он был большим знатоком армянской и русской литературы. Настольная книга — «Фауст» Гёте, любимая часть — вторая, философская. На склоне лет, выйдя в отставку, преподавал основы марксизма-ленинизма в Московском авиационном институте — естественное завершение многолетнего увлечения историей и философией.
С Геворком Артем Иванович сдружился сразу. Аветисян вступил в партию пятнадцати лет. Сражался в Баку как связной и разведчик. «Настоящий бакинский Гаврош», — сказал о нем Анастас Иванович Микоян.
Анушавану хотелось учиться, как и его друзьям, но с учебой пришлось повременить. Прежде всего нужно было устроиться на работу. В Москве это оказалось просто. Он был металлистом, как называли тогда токарей, слесарей, фрезеровщиков, строгальщиков. В молодой Советской России в металлистах была большая нужда.
Завод «Динамо», куда поступил молодой токарь, — первое в стране предприятие, выпускавшее электрические машины и аппараты для фабрично-заводских установок и трамвайного хозяйства. Завод «Динамо» славился революционным прошлым: в октябре 1917 года динамовцы в составе боевых отрядов штурмовали Кремль.
Проблема
— Меня прекрасно разместили в общежитии!
Но это была неправда. Святая неправда. Молодой токарь снимал у дворника угол в кухне. Спустя много лет Микоян рассказывал друзьям:
— Приезжаешь с завода усталый, ложишься спать, а угол мой возле крана с водой. Дворник придет поздно, да к тому же подвыпивши. Откроет кран — брызги летят. Примешь неожиданный душ, проснешься, потом никак не заснешь, а в пять утра надо вставать и идти на работу...
Тяжелый быт не прошел бесследно. У молодого человека начался туберкулез в опасной открытой форме. По счастью (именно по счастью, так как возможности лечения туберкулеза у медицины того времени были очень малы), удалось быстро ликвидировать болезнь, хотя, как выяснилось впоследствии, не до конца.
Узнав о бедственном положении Микояна, заводская партийная ячейка попросила одного из коммунистов, инженера-конструктора Додева, эмигранта из Болгарии, взять молодого человека к себе в квартиру. Додев согласился, и Микоян перебрался на Воронцовскую улицу. Теперь до завода рукой подать. Тяжкая жизнь у дворника вспоминалась словно страшный сон, который Артем Иванович не забывал до самой смерти.
Товарищи по работе относились к молодому Микояну с большой теплотой и симпатией. Для них он сразу же стал «своим парнем». Они-то и переименовали его из Анушавана в Артема. Микоян привык к новому имени, принял его и при оформлении партийных документов записал уже вполне официально.
В декабре 1925 года собрался XIV съезд партии, вошедший в историю как съезд индустриализации. Решения этого съезда круто повернули жизнь всей страны. Сыграли они значительную роль и в судьбе Артема Ивановича Микояна.
В резолюции съезда было записано:
«...вести экономическое строительство под таким углом зрения, чтобы СССР из страны, ввозящей машины и оборудование, превратить в страну, производящую машины и оборудование, чтобы таким образом СССР в обстановке капиталистического окружения отнюдь не мог превратиться в экономический придаток капиталистического мирового хозяйства, а представлял собой самостоятельную экономическую единицу, строящуюся по-социалистически...
...принимать все меры по укреплению обороноспособности страны и усилению мощи Красной Армии и Красного Флота, морского и воздушного...»
Артему Ивановичу удалось побывать на съезде. И это оставило неизгладимое впечатление на всю жизнь. В одном из корпусов Третьего Дома Советов размещалось общежитие делегатов съезда. Тут-то и встретил Артем Иванович земляка — делегата с совещательным голосом. С его помощью поп-ал на съезд.
На заводе «Динамо» Микоян проработал до 1928 года. Потом его вызвали в райком: «Рекомендуем тебя на партийную работу».