Артист Александр Вертинский. Материалы к биографии. Размышления
Шрифт:
Наступил столь желанный и тревожный день прощания с эмиграцией и встречи с Россией. Как сильно билось, наверное, его сердце! Примет ли родина его покаяние? Узнает ли в нем сына? Будет ли внимательна к нему в страшную эпоху смерти, голода, массового героизма простых людей на фронте и в тылу? Он снова и снова вчитывался в строки стихов советских поэтов.
Они писали о людях почти неведомой ему страны, но все же он находил в этой поэзии какие-то глубоко созвучные ему интонации и каждый раз привычно пытался положить стихи на музыку. Не всегда выходило удачно, но сердце подсказывало: его союз с советским искусством возможен. Получится. А это было главное.
В неопубликованной
36
ЦГАЛИ, ф. 2418, оп. 1, ед. хр. 180, с. 7.
Советский актер
«Пусть допоет!»
«Теперь я уже не «приехавший из-за границы», а советский актер!»
Мне в этой жизни очень мало надо,
И те года, что мне осталось жить,
Я бы хотел задумчивой лампадой
Пред ликом Родины торжественно светить…
Осень сорок третьего года застала Михаила Брохеса в Чите… Это было для него полной неожиданностью. Выпускник Ленинградской консерватории по классу фортепиано (он окончил консерваторию в 1931 году), затем аспирант профессора С. И. Савшинского, он в довоенные годы определил свой жизненный путь, казалось бы, раз и навсегда.
Но в страшном сорок первом Ленинградскую консерваторию эвакуировали в Ташкент, а зимой следующего года группе музыкантов предложили поехать на Дальний Восток для временной работы в частях Красной Армии. У Михаила Борисовича был маленький ребенок, ехать было не время, но и выбирать тогда не приходилось. Он сделал вариации на тему песни Давиденко «Нас побить, побить хотели…» и в составе специальной концертной группы стал работать в Чите и других городах. Срок контракта был определен в четыре месяца. Но вот наступила уже и осень сорок третьего, они проработали полтора года, а возвращение в Ташкент все откладывалось.
Брохеса
— Садитесь, товарищ Брохес. Прочтите эту телеграмму.
Брохес прочел: «Прошу товарища Вертинского Александра Николаевича дать два концерта в первом советском городе на пути его следования в Москву. Председатель комитета по делам искусств М. Б. Храпченко».
Имя Вертинского не было для Брохеса пустым звуком. Он слышал грамзаписи его песен и имел о них высокое мнение. Теперь из разговора с Трубиным он узнал, что Вертинский уже неделя как прибыл в Читу и поселился с женой, тещей и крошечной дочкой в квартире директора филармонии Сухачевского. Вертинский приехал без аккомпаниатора (его аккомпаниатор Г. Я. Ротт вернется значительно позднее). Он репетировал уже со многими пианистами и забраковал их. Теперь, как видно, наступила очередь Брохеса. «Все это было необычайно, — рассказывал мне пианист, — и чревато неприятностями». Карьера эстрадного аккомпаниатора не прельщала Брохеса. В кармане Михаила Борисовича уже лежало командировочное удостоверение Чита — Ташкент. Его неудержимо тянуло к семье. И вновь… приходилось соглашаться на отсрочку отъезда. Трубин не просил, он приказывал.
Первую репетицию провели в драмтеатре. «Когда я явился в театр, — продолжал Михаил Борисович, — Вертинский был уже там. При нем три нотных тетради, причем одна из них — дореволюционное издание, а две других были написаны от руки.
— Здравствуйте, Миша. Вы такой молодой, это как раз то, что мне надо.
Мы отправились в класс. Александр Николаевич предложил мне играть «В степи молдаванской». Я пробежал мелодию, довольно простую, как мне показалось, и спросил:
— Играть так, как написано? Или можно добавлять?
— Ради бога, ни одной лишней ноты!
Мы прошли песен десять и кое-где, с его согласия, я играл по-своему.
— Пойдемте, покурим, — сказал Вертинский и быстро вышел, причем за дверями, как оказалось, стояли и слушали все областные руководители.
Вертинский сказал:
— Назначайте концерты.
Была вторая репетиция и первый концерт в драмтеатре, потом — в Доме офицеров и других залах. Везде был большой успех.
А потом меня вызвали в кабинет председателя облисполкома Константинова. Когда я вошел, там сидели Грубин, Сухачевский, Вертинский.
— Садитесь, товарищ Брохес. Ну, какие у вас планы? Давайте ваши документы.
Я подал документы. Константинов порвал мою командировку в Ташкент.
— Немедленно выдать Брохесу командировочное удостоверение до Москвы. Брохес, вы поедете с товарищем Вертинским».
Так определилась судьба Михаила Брохеса. Вплоть до 1957 года он и Вертинский будут практически неразлучны.
Они приехали в Москву и поселились в «Метрополе». С трудом, но удалось купить хороший рояль; теперь можно было репетировать и сочинять. В «Метрополе» жили довольно долго. Там в декабре 1944 года родилась вторая дочь Вертинского. Там созданы и его знаменитые «Доченьки».
Переезд и все, с ним связанное, отразились на состоянии здоровья Вертинского. Черты лица его заострились, углубились морщины, он похудел и поражал необыкновенной бледностью. Поубавилось красок в его некогда звучном и сильном теноре. Да и годы брали свое. В то же время артист был весел, дружелюбен, он был несказанно счастлив!
Эпизод из воспоминаний И. Шнейдера. 1944 год. Администратор вбегает в кабинет директора Всесоюзного гастрольно-концертного объединения Игоря Ильина:
«— Вертинский уже приехал! Он внизу. Разрешите товарищу Вертинскому раздеться у вас!