Артур и Джордж
Шрифт:
Выпускные испытания Артур выдержал с отличием; но поскольку ему исполнилось всего шестнадцать, он был еще на год отправлен к иезуитам в Австрию. В «Фельдкирхе», как он убедился, правила внутреннего распорядка были не столь жесткими: здесь разрешалось пить пиво и обогревать дортуары. Чтобы воспитанники-англичане практиковались в языке, к ним во время длительных прогулок специально приставляли двоих однокашников, говоривших только по-немецки. Артур вызвался быть редактором и единоличным автором рукописного научно-литературного
По возвращении в Эдинбург Артур узнал, что отец помещен в лечебницу, якобы с диагнозом «эпилепсия». Доходов больше не предвиделось, даже той малости, которую изредка приносили акварели с изображениями фей. В связи с этим Аннетт, старшая сестра, уже переселилась в Португалию, где нашла место гувернантки; к ней готовилась присоединиться и Лотти, чтобы сообща отсылать семье хоть какие-то средства. Матушка пошла даже на то, чтобы пускать жильцов. Артур смущался и негодовал. Уж кому-кому, а его матери не пристало опускаться до сдачи меблированных комнат.
– Помилуй, Артур, кабы никто не сдавал жилье внаем, твой отец не смог бы поселиться у бабушки Пэк и мы с ним никогда бы не повстречались.
По мнению Артура, это как раз был очень веский довод против сдачи комнат жильцам. Поскольку отца критиковать недопустимо, он смолчал. Но зачем же притворяться, будто матушка не смогла бы сделать более удачную партию?
– А в таком случае, – продолжала она, улыбаясь ему серыми глазами, которые его обезоруживали, – не появился бы на свет Артур; да что там говорить – не было бы ни Аннетт, ни Лотти, ни Конни, ни Иннеса с Идой.
Несомненно, такова была истинная правда, но вместе с тем и одна из неразрешимых метафизических загадок. Окажись поблизости Партридж, они бы с ним обсудили вопрос: возможно ли сохранить свою идентичность (хотя бы в некоторой степени), если бы ты родился от другого отца? Если нет, то, следовательно, и сестры его тоже не остались бы самими собой, особенно Лотти, которая всегда была отцовской любимицей, хотя внешностью и уступала, как считалось, Конни. Притом что он еще мог кое-как представить другим самого себя, мозг его не соглашался ни на йоту изменить Лотти.
Вероятно, Артур более терпимо воспринял бы весть о падении статуса их семьи, не попадись ему на глаза первый матушкин жилец. Брайан Чарльз Уоллер: всего на шесть лет старше Артура, но уже дипломированный врач. Да к тому же публикуемый поэт, племянник человека, которому посвящена «Ярмарка тщеславия». Артур не возражал против начитанности, а точнее, учености этого парня и даже против его ярого безбожия; но не мог простить, что в их доме жилец показал себя обаятельным и легким в общении. Как он произнес: «Стало быть, это Артур» – и с улыбкой протянул руку. Будто давал понять, что уже стоит на шаг впереди тебя. Как носил два своих лондонских костюма, как изрекал общие суждения и эпиграммы. Какой подход нашел к Лотти и Конни.
Он и с Артуром был обаятелен и легок в общении, чего не мог простить ему рослый, неуклюжий, упрямый абитуриент, недавно вернувшийся из Австрии. Уоллер держался так, будто понимал Артура даже в тех случаях, когда Артур, похоже, сам себя не понимал и, стоя у своего собственного камина, виделся себе таким нелепым – словно зажатым в двойные кольца тубы-бомбардона. Так и хотелось извлечь из нее протестующий рев, тем более что Уоллер деликатно заглянул Артуру в душу и – что самое неприятное – воспринял ее состояние всерьез и одновременно не полностью всерьез, с улыбкой, как будто замеченное им смятение – дело житейское, не стоящее большого внимания.
Слишком уж обаятелен и легок в общении с самой жизнью, черт бы его побрал.
Сколько помнится Джорджу, в доме всегда была прислуга «за все», которая где-то на заднем плане драит полы, вытирает пыль, начищает медь, разжигает очаг, чернит каминную решетку и кипятит воду в котле. Прислуга меняется ежегодно: одна девушка выходит замуж, другая переезжает в Кэннок или Уолсолл, а то и в Бирмингем. Джордж и раньше-то их не замечал, а нынче тем более: средняя школа находится в Ружли, каждый день туда и обратно поездом.
Он рад, что распрощался с деревенской школой, с глупыми мальчишками из фермерских семей и с косноязычными – из шахтерских; даже имена их выбросил из головы. В Ружли по большому счету ребята сделаны совсем из другого теста, а учителя считают, что умным быть полезно. Он неплохо ладит с одноклассниками, хотя близких друзей не завел. Гарри Чарльзуорт нынче учится в Уолсолле, и они лишь кивают друг другу, сталкиваясь на улице. Для Джорджа теперь на первом месте учеба, его родные, его вера и соответствующие обязанности. Все прочее можно отложить на потом.
Однажды субботним вечером Джорджа призывают в отцовский кабинет. На столе раскрыт внушительный алфавитный указатель библейских изречений, рядом – заметки для воскресной проповеди. Отец собран, как на кафедре. Так или иначе, Джордж предугадывает первый вопрос.
– Сколько тебе лет, Джордж?
– Двенадцать, отец.
– В этом возрасте от человека естественно ожидать некоторого уровня рассудительности и благоразумия.
Джордж не понимает, что это было: вопрос или утверждение, а потому молчит.
– Элизабет Фостер жалуется, Джордж, что ты на нее как-то странно поглядываешь.
Он озадачен. Элизабет Фостер – это новая прислуга, работает у них месяца два-три. Ходит в форменном платье горничной, как и ее предшественницы.
– В каком смысле отец?
– А сам ты как думаешь: в каком смысле?
Некоторое время Джордж размышляет.
– В греховном?
– Допустим; а точнее?
– Единственный мой грех, отец, состоит в том, что я ее почти не замечаю, хотя и знаю, что она частица Творения Господня. Заговаривал я с ней только два раза – когда она неизвестно куда рассовала вещи. А поглядывать на нее у меня нет причин.