Артур Миллер. Пьесы: Все мои сыновья, Смерть коммивояжера, Суровое испытание, Вид с моста
Шрифт:
Вилли. Это на самом деле…
Говард. Обождите минутку. Сейчас вы услышите мою жену.
Они ждут.
Голос Говарда. Ну чего же ты? Скажи что-нибудь! (Пауза.) Ты будешь говорить или нет?
Голос жены Говарда. Я ничего не могу придумать.
Голос Говарда. Ну говори же, лента крутится зря.
Голос жены Говарда(робко, униженно). Алло! (Пауза.)
Говард(резко выключая магнитофон). Это была моя жена.
Вилли. Поразительная машина! Можно мне…
Говард. Клянусь, Вилли, теперь я выброшу все мои игрушки! И фотоаппарат, и ленточную пилу, и все остальное. Это самое увлекательное развлечение, какое можно придумать!
Вилли. Надо бы купить такую штуку и мне.
Говард. Конечно, он стоит всего полтораста долларов. Без него не обойтись. Например, вам захотелось послушать Джека Бенни. Но, когда его передают, вас нет дома. Тогда вы просите горничную включить радио, и когда Джек Бенни выступает, магнитофон автоматически его записывает…
Вилли. …а когда вы приходите домой…
Говард. Вы можете прийти домой в двенадцать, в час, когда угодно… Берете бутылку кока-кола, садитесь, поворачиваете рычаг и слушаете среди ночи всю программу Джека Бенни!
Вилли. Непременно заведу себе такую штуку. Уйму времени проводишь в разъездах и горюешь, сколько интересного ты пропустил по радио!
Говард. Неужели у вас в машине нет радио?
Вилли. Есть, но кому придет в голову его включать?
Говард. Послушайте, вы ведь, кажется, сегодня должны были быть в Бостоне?
Вилли. Об этом-то я и хотел с вами поговорить, Говард. У вас найдется свободная минутка? (Приносит из- за кулис стул.)
Говард. Что случилось? Почему вы здесь?
Вилли. Видите ли…
Говард. Надеюсь, вы не разбились опять, а?
Вилли. Нет… Но…
Говард. Господи, а я уж испугался. Так что же случилось?
Вилли. Я вам скажу правду, Говард. Я думаю, что мне больше не следует разъезжать.
Говард. Не следует разъезжать? А что же вы будете делать?
Вилли. Помните, на рождество, когда мы все здесь собрались… вы обещали, что постараетесь подыскать мне какую-нибудь работенку в городе.
Говард. У нас?
Вилли. Ну конечно.
Говард. A-а… Припоминаю. Да, но я так и не смог ничего для вас придумать, Вилли.
Вилли. Послушайте, Говард. Ребята мои подросли. Мне самому много не надо. Если я смогу принести домой… ну хотя бы шестьдесят пять долларов в неделю, я сведу концы с концами.
Говард. Да, но, видите ли…
Вилли. Поймите меня, Говард. Говоря честно и строго между нами, я немножко устал.
Говард. Я понимаю, Вилли. Но вы разъездной работник, а наша фирма торгует с провинцией. У нас тут всего полдюжины служащих.
Вилли. Видит бог, Говард, я никогда
Говард. Знаю, Вилли…
Вилли. Ваш отец — упокой, господи, его душу! — подошел ко мне в тот день, когда вы родились, и спросил меня, нравится ли мне имя Говард.
Говард. Я это очень ценю, Вилли, но у меня просто нет ни одного свободного места. Если бы оно у меня было, я бы вас сразу же назначил, но, ей-богу, у меня здесь нет ни единого местечка. (Ищет зажигалку.)
Вилли подает ее. Пауза.
Вилли(с нарастающим гневом). Говард, все, что мне нужно, чтобы прокормиться, — это пятьдесят долларов в неделю.
Говард. Но куда же я вас дену, миленький?
Вилли. Послушайте, ведь вы не сомневаетесь в том, что я умею продавать товар?
Говард. Да, мой милый, но дело есть дело, и человек должен себя оправдывать.
Вилли(в отчаянии). Дайте-ка я вам что-то расскажу, Говард.
Говард. Вы ведь не можете отрицать, что дело есть дело?
Вилли(со злостью). Дело, конечно, есть дело, но вы послушайте, что я вам скажу. Вы, наверно, кое-чего не понимаете. Когда я был еще мальчишкой — мне было восемнадцать или девятнадцать лет, — я уже работал коммивояжером. И уже тогда меня мучил вопрос, тут ли мое будущее. Мне так хотелось уехать на Аляску. В один только месяц там в трех местах открыли золото, и я мечтал туда уехать. Хотя бы поглядеть своими глазами.,
Говард(без всякого интереса). Подумать только!
Вилли. Ведь отец мой прожил много лет на Аляске. Он был человек рисковый. Наверно, и мы с братом пошли в него — непоседливые, неугомонные. Вечно гонялись за удачей. Я собирался поехать туда со своим старшим братом, разыскать отца, а может, и поселиться на Севере вместе со стариком. И я чуть было не уехал, если бы не встретил одного коммивояжера. Звали его Дэви Синглмен. Было ему восемьдесят четыре года, и он торговал разными товарами в тридцати одном штате. Старый Дэви поднимется, бывало, к себе в комнату, сунет ноги в зеленые бархатные шлепанцы — никогда их не забуду, — возьмет трубку, созвонится со своими покупателями и, не выходя из комнаты, заработает себе на жизнь. В восемьдесят четыре года… Когда я это увидел, я понял, что торговое дело — самая лучшая для человека профессия. Что может быть приятнее, когда тебе восемьдесят четыре года, чем возможность заехать в двадцать или тридцать разных городов, поднять телефонную трубку и знать, что тебя помнят, любят, что тебе поможет множество людей? Разве не так? А когда он умер — а умер он, между прочим, смертью настоящего коммивояжера: в зеленых бархатных шлепанцах, сидя в вагоне для курящих на линии Нью-Йорк — Нью-Хейвен — Хартфорд, по пути в Бостон, — когда он умер, на его похороны съехались сотни коммивояжеров и покупателей. Во многих поездах в тот день можно было видеть опечаленные лица. (Встает.)