Аруна
Шрифт:
Тут я услышала, как моя мать громко ахнула, а Ансгар шикнул на неё:
— Тише ты! Успокойся! Мои слова ещё ничего не значат! Посему, волю Хеймдалля следует принять, не будет твоя Аруна прежней. Или ты хочешь окончательно потерять дочь?
— Нет-нет! Ты что такое говоришь! — было слышно, как женщина искренне испугалась. — Лишь бы жива была, пусть другая уже, но живая... Но магиня... больше нескольких веков в роду орков не рождалось магов, да и рождались ли? Сказки всё это! Ты зря выдумываешь!
— Поглядим, время всё расставит по местам... — мужчина помолчал немного, а потом
— Я запомню, — вздохнула Райла и послышался шорох, — пойду спать, друг мой. Завтра рано вставать.
— Иди, Райла, доброй ночи! И я пойду, Визэр для меня приготовил спальное место.
Я не стала дослушивать, как можно быстрее метнулась на своё место, укуталась в попахивающую вытертую шкуру и закрыла глаза, постаралась выровнять дыхание. Через некоторое время в вигвам скользнула мать и заняла своё место напротив меня.
Глава 7
Проснулась под утро. Отчего-то сегодня было особенно зябко, даже прохудившаяся шкура, которой я накрылась, не особо спасала от холода. Откинув "одеяло", встала и, стараясь не шуметь, выбралась наружу.
Прохладный воздух всё ещё властвовавшей ночи, укутал меня в кокон и заставил вздрогнуть от неожиданности. Встряхнулась, стараясь взбодриться.
Огляделась. Какая оглушающая тишина вокруг. Даже обережный огонь горит беззвучно. Его магическое пламя возвышалось над землёй на несколько сантиметров, изгибаясь в причудливом танце, с трудом оторвав от него взор, посмотрела на тёмное небо, где две фантасмагоричные луны мягко сияли в его бархатной глубине: одна была небольшой, в сравнении с другой, насыщенно фиолетового цвета, вторая едва угадывалась и отдавала лёгким голубым сиянием.
Нереальная картина и пугающая до дрожи.
В какой такой мир меня занесло? Как выжить тут? Раньше я отгоняла все эти бередящие душу вопросы. Я далеко не трусиха, но я боюсь, и это, наверное, правильно. Неправильно не бояться.
Вдохнув насыщенный ледяной воздух, мотнула головой — вот ещё одна проблема: мои волосы, давным-давно превратившиеся в нечёсаные лохмы, туго ударили по плечам, заставив поморщиться от неприятного запаха, к которому я должна была бы уже попривыкнуть, но... нет, меня всё ещё эти ароматы смущали и нервировали. И, что интересно, вшей в шевелюре не было, и с чем это связано, не ведаю, нужно уточнить у Райлы.
Подойдя к огню, присела подле, но теплее не стало, он словно был таким же выстуженным, как и всё пространство вокруг. Пожав плечами, поднесла раскрытую ладонь к самым верхним язычкам, а через секунду отдёрнула — пламя лизнуло, опалив кожу, та теперь горела и я, не зная, как быть, прижала её к холодной земле. Тут же почувствовала облегчение. Словно меня пожалели и приласкали. Благодарно погладила утрамбованную практически до каменной твёрдости землю, хотела было подняться, чтобы смазать руку кусочком жира, как услышала у самой кромки леса хруст, вскинула глаза, вглядываясь в темнеющие, плотно стоящие, деревья. Краем глаза уловила неясное движение, смазанное, быстрое и мне стало
— Дочка, ты чего так рано встала? — раздался хрипловатый со сна голос Райлы. А я вздрогнула от неожиданности, едва не подскочила, позабыв про ожёг.
— Не спится, что-то, — честно ответила я, беря себя в руки. Помолчала немного и вдруг решила разыграть сценку, — и ты словно от меня отгородилась невидимой стеной, как-будто я стала чужой, — печально глядя на мать, протянула я, — чувствую себя такой одинокой... — всхлип был бы тут к месту, но решила не переигрывать, просто повернулась к ней спиной и понуро опустила плечи.
— Да что же ты такое говоришь, Аруна! — я скорее почувствовала, чем увидела, как женщина расстроенно всплеснула руками, а потом она подошла ко мне, развернула к себе лицом, вгляделась в мои глаза и крепко обняла, прижимая к своей груди. — Ты не одна... просто пойми, после травы ты стала другой, я была в растерянности... но сейчас всё хорошо, прости меня, ты моя кровиночка, я ни за что тебя не оставлю!
Вдохнув запах Райлы (она тоже не благоухала розами), прикрыла веки, ближе в этом мире, чем эта женщина у меня никого нет. Она заботится обо мне, как может, переживает. А мне теперь никак нельзя её подвести.
— Мама, а когда можно будет помыться в реке? Мои волосы в ужасном состоянии, — заговорила я спустя несколько минут тишины.
— Зачем мыться? Вода в реке всегда холодная — судороги мигом сведут все конечности, а там и заболеть недолго. Мы обтираемся песком и рчаткой, она не позволяет заводиться на наших телах различным кровососущим жучкам, да и иные болезни тела обходят стороной, — искренне недоумевала она, заглядывая в мои глаза.
— Тогда хотя бы расчесать их, — дёрнула я за один из колтунов, — невозможно так ходить, голова болит.
— Гребень я достану, — кивнула после секундного замешательства мать. — Помогу разобрать на пряди, станет полегче.
— Таккь (прим. автора: с норвежского — спасибо), — поблагодарила её я и улыбнулась.
— И чего ты забыла у обережного огня? — вдруг всполошилась Райла, увлекая меня за собой, — пойдём, костёр разведём, а то потух практически, вот и холодно в шалаше стало.
Я следила за женщиной: та споро поворошила тлеющие угли в костре, что был разожжён неподалёку от нашего вигвама, закинула в него ломкий сухой хворост, и пламя мгновенно, весело треща, занялось. Затем настал черёд более крупных веток.
— Не стой без дела, неси остатки крула, сварим часть, часть запечём, с собой возьмём в лес, — заворчала женщина, но как-то так по-доброму, с другой совершенно интонацией, и я вдруг отчётливо поняла, что новую Аруну приняли, и у меня теперь точно появился кто-то родной и близкий. В груди разлилось тепло и я, отчего-то глупо улыбаясь, помчалась за шалаш, куда убрала казанок с замоченными в солёной воде кусками мяса.
К тому моменту, когда первые лучи местного солнца коснулись горизонта, окрашивая его в яркие ало-жёлтые тона, а обережный огонь погас, словно его и не было и вместе с ним истаяли две луны, мы уже успели сварить кашу на завтрак, и нанизать мясные куски на крепкие тонкие палки и разложить над костром, чтобы поджарились.