Ашборнский пастор
Шрифт:
Усевшись на нее, служанка спросила:
– Ну, все так, как вы хотели, сударь?
– Да, так, фантастическое существо, – откликнулся я. – Вот так ты и пугаешь других; но уж меня-то ты не запугаешь! Я тебя не боюсь! Я тебя ни во что не ставлю! Я бросаю тебе вызов! Я тебя презираю!.. Приказываю тебе: сгинь!
– Э, сударь, – отозвалась Мэри, – мне ничего другого и не надо; в этом скверном месте так влажно, что, посидев здесь минут десять, можно запросто подхватить насморк!
И Мэри решила вернуться в дом самой короткой дорогой,
Я оставался в той же позе, с той же повелительностью в жесте и с той же самой угрозой в глазах до тех пор, пока Мэри, набрав овощей и с удивлением взглянув на меня в последний раз, не исчезла за дверью.
– А теперь, – воскликнул я, – приходи, дама в сером, вот как я тебя презираю!
Затем я в свою очередь сел на гранитную скамью в тени эбенового дерева и пробормотал:
– Бедняжка! Она боялась!
VII. Горячка
Вы, дорогой мой Петрус, прекрасно понимаете, что до такой степени отваги я дошел не без влияния крайнего своего возбуждения.
В таком состоянии я и набросал план действий.
А заключался он в следующем: каменщик должен был разрушить возведенную им же стену, слесарь – открыть запертую дверь, а я после этого – посетить комнату дамы в сером.
Если хоть какие-нибудь свидетельства существования призрака имелись, найти их можно было только в этой комнате.
Если, вопреки моим ожиданиям, я не обнаружу там ни одного такого свидетельства, результаты моих действий – разрушенная стена, открытая дверь и посещение проклятой комнаты, – по крайней мере покажут даме в сером, как мало я с нею считаюсь: ведь я не побоялся взломать дверь и посетить ее жилище.
После подобного вызова, увидев, с кем она имеет дело, дама в сером вряд ли осмелится даже коснуться меня.
Тем временем я возвратился в пасторский дом, ибо, как заметила Мэри, сидеть на каменной скамье в самом деле было холодно, и я стал зябнуть.
Я вознамерился, как говорят испанцы, взять быка за рога.
А потому я поднялся прямо на третий этаж и, признаюсь, после секундного колебания нанес удар кулаком в место, где относительно новая кирпичная кладка граничила со старой, – такой удар вполне мог заменить по силе удар древнего тарана по воротам осажденной крепости.
Стена отозвалась глухим звуком.
Наверное, она была толщиной в два кирпича.
Конечно же, для разрушения такой стены мне понадобилась бы кирка моего приятеля-рудокопа.
Впрочем, в мои намерения не входило ломать стену самому и в ту же минуту.
Стоя напротив заложенной двери, я пришел к выводу, что дело это надо хорошо обдумать.
Должен сказать Вам, дорогой мой Петрус, что даже в полдень лестничная площадка, куда выходит дверь проклятой комнаты, освещена слабо, ибо сюда доходит свет
Поскольку затянувшееся топтание на этом месте могло досадным образом повлиять на мою решимость, которую мне надо было сохранить, я тут же поспешил распахнуть двери чердака и бельевой.
Из обеих дверей, будто из двух широко открытых глаз, на лестничную площадку хлынули потоки света.
Я поочередно зашел в каждое из двух помещений, примыкающих к комнате дамы в сером.
У меня все еще была надежда отыскать вход, соединяющий их с загадочной комнатой.
Основательное обследование стен убедило меня в том, что такого входа не существовало.
Во время этого обследования мне становилось все холоднее и холоднее; вскоре я уже не мог скрывать от самого себя, что ко мне подкралась какая-то необычная болезнь.
Я спустился к себе и, несмотря на то что лето было в разгаре, затопил камин; сев в большое кресло, я придвинул его как можно ближе к огню и завернулся в толстый зимний халат, но мне никак не удавалось согреться.
Вечером недомогание усилилось; то ли по слабости духа, то ли по слабости плоти, ночь я встретил в тревоге.
Ужасы минувшей ночи и дневной прилив отваги завязали в моем сознании странную битву.
Я чувствовал, как мною овладевает лихорадка, вместе с нею приходит бред, а вместе с бредом появляются призрачные видения, обступая мою постель.
К счастью, Мэри, видя серьезность моего заболевания, сама предложила мне провести ночь в моей комнате.
Я счел бы предательством по отношению к себе самому и проявлением собственного слабодушия высказать ей подобную просьбу, но если уж она сама предложила стать моим ночным стражем, я с радостью согласился.
Понимая кое-что в медицине, я мог сам прийти к выводу, что моя болезнь давала повод для серьезных опасений.
Наблюдаемые мною симптомы указывали на нервную горячку.
Пока болезнь не углубилась, я сам велел Мэри приготовить необходимые мне микстуры, и она поспешила сделать это, следуя моим распоряжениям.
Затем, поскольку при лечении нервной горячки возникают проблемы, требующие вмешательства хирурга, а именно: пустить кровь, более или менее своевременно приложить лед ко лбу и к вискам, поставить горчичники на ступни и икры ног, я предупредил Мэри, что если ночью я впаду в бред, то следует послать в Милфорд за врачом.
Что я предвидел, то и произошло, причем точно при тех обстоятельствах, которые я знал заранее, – настолько непогрешима наука!
К одиннадцати вечера жар резко усилился.
И в это время все бессвязные мысли минувшей ночи превратились для меня в явь.
Хотя у меня в комнате горели две свечи и лампа, мне казалось, что я нахожусь в полнейшей темноте.
Эта кажущаяся темнота очень меня тревожила, и я кричал изо всех сил:
– Зажгите свечи! Зажгите лампу! Сейчас пробьет полночь… Сейчас появится дама в сером!..