Ашната
Шрифт:
– Понимаете, он выходил из банка. Мои племянники задолжали банку большую сумму. Брат пошёл просить их подождать, не подавать в суд. Ну, хотел поговорить по-человечески, понимаете? Собрал все свои сбережения и понес в банк. Этого хватило только на то, чтобы погасить проценты, у них это называется пени. На него, бедного, еще и накричали, что он не принес всю сумму. Боже! Не представляю, как они его оскорбляли, – она закрыла лицо руками и заплакала навзрыд.
– Успокойся, – налив ей стакан воды, он сел рядом, взял её за руку, и погладил по плечу.
– У него больное сердце. Видимо
– Позвони ему и узнай, где это произошло. А сейчас приляг, тебе нужно отдохнуть. Мне пора в аэропорт. До завтра, – спешно встав из-за стола, он на ходу сделал несколько глотков чая и ушел.
– Но Вы ничего не поели… – Мадлен только было приподнялась, чтобы догнать хозяина, но у неё не было ни моральных ни физических сил сделать несколько шагов до двери.
Выйдя из черного автомобиля представительского класса, он направился к личному самолету. Быстрый транспорт. Александр любил свой самолет. Приобретая его, он попросил нанести яркой краской на него единственную заглавную букву «А», что отличало его от остальных частных самолетов, которые больше походили на разрисованные граффити металлоломы.
– День добрый! Командир, к полёту готовы? – дружески похлопав по спине пилота, спросил он и зашёл в салон.
– Всегда в Вашем распоряжении, – искренне улыбнувшись, ответил командир.
Две стюардессы, стоящие рядом, переглянулись и ехидно хихикнули друг другу.
Закрыв усталые глаза, он сидел в откинувшимся кресле. Под ним плыли красивые, как взбитые сливки, облака. Ему было сорок лет: всегда ухоженная прическа, дорогие костюмы, начищенная обувь, всегда модный тонкий аромат, золотые запонки и галстук под цвет глаз. Все у него было. И только в сердце было пусто. Он привык к этой пустоте, заполняя эту брешь работой. И до того он привык к этой тишине и тупой боли внутри, что перестал их замечать. Это стало частью его самого. Будто с этим он родился и с этим же должен будет уйти. По крайней мере, именно это предвещало все то серое и невзрачное, что происходило с ним изо дня в день. Александр давно забыл о своей мечте, она где-то затерялась. Искать её, он больше не хотел. А когда человек теряет мечту, он рискует потеряться сам. Когда не за что держаться, трудно выстоять, даже в штиль.
Проснувшись, Ашната увидела, что Анны в комнате нет. Судя по запаху булочек и сладкого запаха её духов, она позавтракала и ушла. Кто-то учится бесшумно плакать, а кто-то бесшумно уходить.
Смотреть на выключенный телефон было невыносимо. Включив его, она увидела пропущенный звонок. Холод пробежал по телу. Кровь словно застыла, руки и ноги похолодели. Сердце забилось так часто, будто хотело выскочить, но тоненькая оболочка бледного тела, удерживала его.
«Давай все вернем. Не могу без тебя, малышка» – так он писал каждый раз, чувствуя, что она готова уйти. И сейчас, когда силы пришли, она собрала всю волю в кулак, а чувствам приказала подчиниться разуму, ведь он снова теребит её душу.
Не в силах бороться с собственным сердцем, она набрала его
– Алло, – и её сердце замирает. На миг оно перестает биться, после чего стучит, как закрытая в темнице рабыня, изо всех сил, пытающаяся достучаться до равнодушных надзирателей.
– Ты звонил?
– Малышка, я соскучился. Когда ты приедешь? Мне плохо.
– Ты опять пил?
– Тебя нет рядом, меня некому пожалеть, погладить по голове.
Слёзы катились у неё из глаз. В ней боролся разум, чувствующий… нет, скорее разум, предчувствующий новый обман, и чувства, которым она была снова отдаться на растерзание. Шла борьба, значит не все потеряно.
Каждый раз она спасала его. В изящной девочке была недюжинная сила, способная помогать. Её душа напоминала верного пса, сидящего в ногах у хоть и плохого, но любимого хозяина. Её глаза преданно смотрели в глаза тому, кто мог в любую минуту её пнуть тапком, а на другой день поманить, но не любя. А из-за эгоистичного желания не быть одному. Не заботясь о душе другого, он мог приголубить на несколько минут, а потом с такой же легкостью грубо отшвырнуть, не находя в этом ничего предосудительного. Душа щенка так чиста и невинна, что ласковый взгляд хозяина, пусть и предателя, он не променяет ни на что. Даже зная, что после кажущейся доброты получит оплеуху ни за что, просто потому что он щенок, а это его хозяин, щенок продолжал преданно смотреть в глаза любимому человеку.
– Я не приеду больше. Отпусти меня, – её голос дрожал.
– Ты точно решила? Ты хочешь сказать мне «прощай»? Подумай еще раз.
– Хочу, – неуверенным голосом, ответила она, и спазм в горле сорвал её голос.
– Скажи, ты мой Котенок?
– Перестань. Прошу тебя, не мучь меня.
– Ты думаешь обо мне. Я знаю. Ты мой Котик. Ну приезжай ко мне.
– Я не приеду. Прости. Больше не могу мучиться. Даже у слепых котят срабатывает инстинкт самосохранения.
– Помнишь, как я ласкал тебя? Ты еще помнишь мой запах? – монотонный голос на том конце провода разрывал её душу на части. И снова душа напополам. Стоит ей срастить, как опять эта невыносимая боль.
– Больше нет смысла продолжать эти отношения. Конечно, я думаю о тебе, но эти страдания выше моих сил. Прости.
– Ты всю жизнь будешь одна. Все ищешь идеала, принца на коне. А их не бывает! Сейчас ты отвергаешь меня. Ты предаешь меня. Понимаешь это? Я перечеркну тебя и забуду.
– Молю, не мучь меня. Пусть во всем виновата я. Пусть я. Пусть! Но я хочу жить… – тихо прошептали её губы.
Он даже не понимал, что поступает безбожно, поэтому всю жизнь, обреченный на одиночество, расплачивается за своё равнодушие.