Аскольдова могила
Шрифт:
– Да, меня воспитала премудрая княгиня Ольга.
– Премудрая!.. Она была премудрою, когда обманула послов древлянских и отомстила за смерть своего мужа, а не тогда, как поехала в Византию для того, чтоб пресмыкаться у ног иноземного царя и выплакать себе новую веру.
– Не говори ничего дурного о моей благодетельнице, – сказал с твердостью Всеслав, – или я не стану отвечать на твои вопросы.
– Добро, добро, дело не о том! На чьих остался ты руках, когда умерла эта премудрая Ольга?
– Она поручила меня Малуше, матери нашего великого князя Владимира.
– И ты вместе с нею отправился в Новгород?
– Да! Там прошли первые годы моего детства; там возмужал я и узнал наконец, что у
Незнакомец устремил свои сверкающие взоры на юношу.
– Еще один вопрос, – сказал он, – не помнишь ли ты, не слыхал ли от кого-нибудь, где нашли тебя, когда ты был еще грудным ребенком?
– Со мной об этом никогда не говорили; мне помнится только, что однажды Малуша, беседуя при мне с воеводой Претичем, промолвилась о каком-то сироте, найденном в дремучем лесу; но я не знаю, обо мне ли она говорила?
– Итак, нет сомнения, – прошептал вполголоса незнакомец, – это он!
Глаза его заблистали дикой радостью.
– Наконец я нашел тебя! – продолжал он, глядя с восторгом на удивленного юношу. – Так это ты, последняя отрасль злополучного племени, единый наследник и славы, и бедствий твоих знаменитых предков.
– Моих знаменитых предков? – повторил с удивлением юноша.
– Всеслав, Всеслав! – продолжал незнакомый голосом, исполненным уныния. – Было время, и твой древний род, как гордый, осанистый дуб, красовался пред всею землею Русскою; злодеи посекли его у самого корня, – он пал, и ветры буйные разметали по свету его изломанные ветви!
– Но кто же я!
– Покамест – слуга и раб Владимира, – сказал с горькою усмешкою незнакомый. – Слуга и раб!.. – повторил он. – Но погоди, Всеслав: скорее светлый Дон покатит вспять серебряные струи свои; скорее быстрый Днепр потечет болотом в землю Угорскую и станут мощного орла называть синицею, чем величать тебя слугою Владимира, слугою этого презренного рабынича!..
– Перестань! – вскричал Всеслав. – Я не дозволю тебе оскорблять при мне великого князя. Я не знаю, кто ты, а Владимир вспоил и вскормил меня; он мой государь и благодетель!
– Правнук Олега – твой государь и благодетель! Безумный, назовешь ли ты благодетелем своим злодея, который предательски умертвил тебя, позаботился отправить тризну над твоею могилою?
– Я не понимаю тебя.
– А когда поймешь, то сердце твое обольется кровью. Но не здесь я должен открыть тебе эту тайну; не мне принять твои клятвы, не мне благословить тебя на великий подвиг, Всеслав, ты знаешь крутой берег Днепра, именуемый местом Угорским?
– Там, где развалины христианского храма?
– Да! – отвечал, нахмурив брови, незнакомый. – И теперь еще эти презренные христиане сбираются по ночам на его развалинах.
– Ты напрасно обижаешь этих благочестивых людей, – сказал Всеслав. – Не должно порицать того, чего мы не знаем.
– Ого! Так ты за них заступаешься? – прервал незнакомый. – Ну, чуяло мое сердце!.. Да неужели этот полоумный старик, у которого ты сегодня провел все утро, успел уже соблазнить тебя? Да нет: ты молодец – не может статься! И захочешь ли ты из удалого витязя превратиться в слабую жену; вместо крови врагов твоих лить слезы и каяться, как малое дитя, в твоих житейских прегрешениях? Нет, нет! Не медовые речи старика, а разве голубые глаза его дочери очаровали твой разум. И если это так, то, по мне, все равно: люби дочь и, чтоб угодить отцу, поклоняйся вместе с ним, кому ты хочешь; помни, что ты рожден не для того, чтоб плакать и каяться. Послушай: когда ты желаешь знать, кто были твои родители, то приходи сегодня, в полночь, один, на место Угорское: я стану дожидаться. Мы будем только двое, и если от слов моих не закипит кровь в твоих жилах; если душа твоя не вспыхнет местью; если ты, как малодушный христианин, заговоришь о милосердии и прощении, –
Сказав эти слова, незнакомец перешел через мост, и, поворотив в сторону, исчез среди густого леса.
Давно уже затихло все кругом; замолк отдаленный шорох, и встревоженные птицы уселись снова на древесных ветвях, а Всеслав все еще стоял на прежнем месте и смотрел в ту сторону, где скрылся этот таинственный незнакомец. Как в сильную бурю, бесчисленное множество горных ключей, сливаясь в один ревущий, ничем не преодолимый поток, наводняют мирную долину, так точно тысяча новых мыслей, новых незнакомых ощущений нахлынули, ворвались и поглотили всю душу несчастного юноши. Давно ли она, чуждая всех житейских помыслов, свободно отделялась от земли, а теперь снова закипели в ней страсти, Слова незнакомца пробудили в душе юноши дремавшие доселе чувства гордости и честолюбия. Всеслав – не безызвестный сирота, не подкидыш, а последняя отрасль древнего рода, единый наследник знаменитого имени. Но кто были его предки?.. Какой должен свершить он подвиг? Кто этот незнакомец, не скрывающий своей ненависти к Владимиру? Кто этот третий, о коем намекал этот таинственный муж? Кому и в чем он должен был клясться?.. Всеслав терялся в своих догадках… Презрение, с коим говорил незнакомец об Алексее, сравнение христианина с малодушною женою и малым ребенком, возмутило также пробужденное самолюбие юноши. Ах, свет, едва проникший в его душу, начинал уже слабеть и меркнуть! Один образ Надежды, как ангел-хранитель, стоял еще меж им и тьмою, которая стремилась снова завладеть своею добычею.
Переехав через мост, Всеслав дал волю коню своему и через полчаса, не встретив никого, достиг до конца леса. Он возвращался прежнею дорогою, но все уже приняло другой вид: при солнечном восходе, подернутые утренним туманом, луга походили на обширные озера; теперь они во всей красе своей расстилались изумрудными коврами до самой подошвы высоких гор киевских. Отлогие берега Почайны усеяны были стадами; народ кипел в предместиях, и шумные толпы горожан, перегоняя одна другую, рассыпались по городскому Подолу; все спешили праздновать в чистом поле и под открытым небом день, посвященный Усладу – славянскому божеству веселий и пиров.
Когда Всеслав стал подъезжать к предместию, то повстречался с дворцовым ключником Вышатою, с которым мы познакомим в двух словах наших читателей. Этот Вышата был из числа тех сановников, которых Владимир презирал, но держал близ себя, как людей, нужных для его забав и увеселений. Вышата, кроме почетного звания дворцового ключника, имел еще другие занятия. Мы не скажем теперь о них ни слова, тем более что в продолжение этой повести сами читатели отгадают, в чем состояла главная должность этого хитрого и бездушного царедворца.
Если б Всеслав имел понятие о баснословии древних греков, то, вероятно, принял бы толстого ключника за весельчака Силена [97] . Небольшая, похожая на осла, сивая лошаденка, на которой он ехал, изнемогая под тяжкою своею ношею, похлопывала печально ушами и с трудом переставляла ноги; у седельной луки была привязана огромная фляга; в одной руке он держал поводья, а в другой предлинную хворостину, которая разгуливала беспрестанно по тощим бокам борзого коня его. Всеслав хотел, не останавливаясь, проехать мимо, но Вышата загородил ему дорогу и закричал охриплым голосом:
97
Силен – в греческой мифологии воспитатель и спутник Диониса, представлявшийся веселым, пьяным, лысым стариком с мехом вина.