Аскольдова тризна

Афиногенов Владимир Дмитриевич

Ветер дул не только по верхам, он проникал вниз, шевелил на плечах и груди колдуньи спутанные, давно не мытые волосы, а отблески молний выхватывали дико горящие глаза, жухлые скулы и торчащие изо рта редкие зубы, скорее похожие на клыки.

Листава повернула голову на восток и стала произносить слова мольбы буре — для того и прихватила с собой лучину:

— Восток да обедник, пора потянуть! Запад да шалоник [24] , пора покидать! Тридевять плешей, все сосчитанные, пересчитанные, востокова плешь наперёд пошла...

24

Шалоник —

юго-западный сильный ветер, слово — производное от р. Шелони.

Колдунья бросила лучину через голову и возвысила голос:

— Востоку да обеднику каши наварю и блинов напеку, а западу да шалонику спину оголю. У востока да обедника жена хороша, а у запада да шалоника жена померла!

Листава посмотрела на кинутую лучину: в какую сторону она толстым концом легла, с той и придёт буря. Чаровница зашла в избу, начала ждать. Буря очень нужна была Листаве: её сердце предчувствовало плохого гостя — авось он в такую непогодь не доберётся до её лесной халупы.

Но гроза вдруг скатилась за лес, и ветер перестал раскачивать верхушки деревьев. Озлилась старуха и решилась на последнее средство: поймала жирного чёрного таракана, посадила себе на щёку — почувствовала, как место под ним начало леденеть, а когда сняла насекомое, осталось на лице белое пятнышко. Опустила таракана в горшок с водой и сказала:

— Поди, таракан, на воду, подними, таракан, севера!

Хоть шалоник на море разбойник, а севера — ветер с Ледяного океана — всё же похлеще!

Ещё какое-то мгновение чёрный усач держался на воде, а затем бульк! — и пошёл ко дну. Тут уж Листава не то что пуще озлилась, а пришла в дикую ярость: сорвалась с места, раззявила противный рот и издала звук, похожий на шипение нескольких змей. Потом закружилась по избе неуклюже — каракатицей — и громко вскрикнула. Филин, ссутулившийся в углу на дубовом пне, встрепенувшись, заухал — только тогда старуха-ведьма в бессилии опустилась на лавку.

— Зову, но упыри не делают бури... Боятся! Знать, бог людей, едущих ко мне, сильнее...

Она взяла со столешницы деревянную миску с кашей и сунула её под клюв птице. Филин клюнул разок-другой и отвернулся.

— Недоволен, негодник! А сделать больше я ничего не могу...

«Можно бы, как раньше, обратиться к берегиням, — подумала Листава. — Но они живут во владениях добрых духов, а дорога туда для меня закрыта с тех пор, как однажды по дурости я воззвала к упырям... Поэтому филин мной недоволен... Зараза!»

Подошла к пню, схватила птицу за хохолок и выбросила наружу. Что-то наподобие порыва ветра прошлось по верхушкам деревьев, но затем всё успокоилось.

«Жалко Бубуку-филина, но рядом его теперь держать нельзя. Будет напоминать уханьем о берегинях... Ладно, лети в свои лесные владения. Может, встретимся...»

Сердце Листаву не обмануло — не покинули его ведические силы, не предали чаровницу, как это сделали упыри, не смогшие или не пожелавшие содеять бурю. Поэтому ближе к пабедью [25] беспрепятственно наехали на избу ведьмы два человека из Старой Ладоги — люди Водима Храброго — и приказали Листаве с колдовскими причиндалами — бычьим рогом и пеплом от сожжённых жаб — отбыть к «морскому королю».

25

Пабедье — время почти перед самым полуднем.

Водима

и в Старой Ладоге его дружинники по-прежнему называли «морским королём», конунгом, хотя их дракарра «Медведь» давно стоит на якоре у истока Волхова — с тех пор, как Рюрик позволил причалить сюда. Да, Водим — конунг, но, перебравшись с палубы на землю и обосновавшись на ней, он теперь скорее «вождь, раздающий кольца», то есть щедро дарящий воинам драгоценности.

По древним поверьям норвежских викингов выходило, что вместе с подарком вождь передавал частицу своей храбрости и удачи. Поэтому каждый дорожил подношением. А через это воин ещё больше привязывался к повелителю. Чего и надо было последнему. Потому и не скупился.

«Крупинку храбрости я отдам дружиннику не задумываясь. А что касается удачи... Ею поделиться можно тогда, когда она сопутствует тебе... Она же от меня, кажется, отвернулась, — размышлял на досуге Водим. — И отступилась в тот момент, когда я, наслушавшись сказок от конунга Надодда об острове с растущей на нём травой, с которой стекает масло [26] , поверил в них и, отчалив от пристани Боргардфьорда в Норвегии, отправился в поисках лучшей доли в неведомую даль...»

26

Речь идёт об Исландии, к которой в 861 г. прибился корабль Надодда. Вскоре началось её заселение скандинавами.

С Водимом находились на лодье-дракарре «Медведь» опытные дружинники-моряки. Многого, к примеру, стоили мужество кормчего Торгрима и ум скальда — поэта-певца — Рюне Торфинсона. Или могучая сила кузнеца Олафа, а также неукротимый дух Торстейна, которым во время битвы овладевал берсерк — свирепое чувство, приводящее в исступление человека и делающее его одержимым припадком безумия. Согласно поверью, воин, в которого вселялся берсерк, становился неуязвимым...

А выдержка, мудрость, смелость и воля самого конунга Водима! Когда жёлто-синие паруса дракарры замаячили в исландском заливе Гунбьёрна, «морской король» не направил легкомысленно её высокий нос, увенчанный головой дракона, мимо, казалось бы, спокойных шхер [27] , но коварно скрывавших за льдинами острые скалистые неровности, а отважно провёл «Медведя» между двух огромных айсбергов, плавающих всегда в глубокой воде, и отдал якорь в тихой гавани напротив пещер.

27

Шхеры — небольшие острова вблизи сложно расчленённых ледниками берегов.

В них жили ирландские отшельники-монахи — единственные тогда жители Исландии. Но за право поселиться здесь надо было ещё побороться. Чтобы не лить понапрасну много крови, могучему духом Торстейну и поручили вызвать на хольмганг — своеобразный поединок, который должен происходить вдали от посторонних глаз, одного отшельника, обладавшего в отличие от своих тщедушных братьев по христианской вере горой мышц.

Торстейн победил монаха, уложив его на холодные плоские камни, а затем, отрезав голову, бросил её к ногам Водима. Конунг послал трёх рабов, одетых по древнему скандинавскому обычаю в белые одежды, искать удобное для жилья место. Они пошли по тропинке, протоптанной дикими козами, вглубь фьорда; дружинники ждали их три дня, но так и не дождались.