Аспект белее смерти

Корнев Павел Николаевич

Попутно вытянул из короба руку с сапожным ножом, и паренёк испуганно отшатнулся, а ещё от меня попятился новенький — тот, что в башмаках. Жирдяй откровенно растерялся, Бык попросту разинул рот.

— Ну чего ты, Рябой? — продолжил я наседать на свою жертву, лишь самым краешком глаза следя за реакцией остальных.

Парень оступился и едва не упал, и тут от соседнего дома засвистели.

— Вздуй их, Серый! — крикнул знакомый малец из Соломенного переулка.

Заинтересовался происходящим и кативший к уличному прилавку тачку с овощами зеленщик.

— Вы чего тут ещё за балаган устроили? — возмутился он, подслеповато щурясь.

Прежде чем я успел хоть что-то ответить,

распахнулась дверь мясной лавки, и на улицу шагнул пузатый мужик в пестревшем бурыми пятнами фартуке.

— Что за шум, а драки нет? — пробасил он, оглядев нас своими близко посаженными свинячьими глазками. — Сынок?

Я перехватил рукоять ножа, прижав клинок к предплечью, и укрыл руку за коробом.

— Уважаемый, а за проезд по перекрёстку сколько брать станете? — ещё и опередил замешкавшегося с ответом Жирдяя. — Понятно, с прохожих — деньга, а вот с телег и гроша будет мало! Нет разве?

— Чего?! — прорычал пузан. — Ты чего ещё сочиняешь, баламут?

— Так вот же! — указал я мяснику на его сыночка. — Сказал, что теперь это ваш перекрёсток. Мол, будете звонкую монету за проход сшибать, с Баженом всё решено уже!

Помимо зеленщика и ватаги малолетних пацанов стычкой заинтересовались две клуши из соседнего дома, а после этих моих слов начали замедлять шаг и случайные прохожие. Лицо мясника враз сравнялось цветом с панцирем варёного рака.

— Чего?! — вновь взревел толстяк, уставился на своего столь же упитанного сыночка и потребовал: — Живо в лавку!

Не тут-то было! Жирдяй рванул прочь, аж пятки засверкали! Его подпевалы метнулись следом, разве что Бык замешкался, но что с дурачка взять?

Я дураком не был и потому терпение взбешённого мясника испытывать не стал, повернул на соседнюю улочку и пошёл, пошёл, пошёл. Попутно спрятал в короб сапожный нож.

«Судьба сегодня определённо на моей стороне», — решил, дойдя до соседнего квартала.

Что ж… Наверное, так оно и было.

Заречная сторона — далеко не самое пропащее городское предместье. Пусть державшиеся друг друга красильщики и кожевенники и жили куда как богаче, да только те из наших, кто к ним захаживал, потом с непривычки к едкой вони едва лёгкие не выхаркивали. О городских скотобойнях и не говорю. В фабричной округе — во всех этих вечно затянутых дымом Угольках, Трёхтрубных углах да Жаровнях и вовсе приходилось дышать через раз, а монет у работяг водилось ничуть не больше нашего. Ходили драться, знаю.

Пристань и Яма жили на широкую ногу, вот только обитали там самые лихие в городе ухари, и немало босяков отправилось с перехваченной глоткой под пирс или в сточную канаву просто из-за неосторожного слова или косого взгляда. Тамошних заправил тоже, бывало, резали — и поодиночке, и с ближниками.

Впрочем, не о том речь. Как уже сказал, Заречная сторона — не такое уж и паршивое местечко, но в сравнении с кварталами Среднего города она казалась самой настоящей помойкой. Стоило лишь перейти Чёрный мост, и враз пропали отиравшиеся по переулкам и подворотням жутенькие молодчики, стихли крики бродящих от двора к двору точильщиков ножей и лудильщиков. На смену им пришли чистенькие лоточники и уличные торговки, начали попадаться не только булочные, но и кондитерские. Протянулись вдоль дорог дощатые тротуары, обычным делом стали трёхэтажные дома, а босые ступни зашлёпали по деревянной мостовой.

Пройдя пару кварталов вверх по Нагорной улице, я сполоснул ноги в канаве рядом с поилкой для лошадей и насухо вытер их тряпкой, после натянул латаные-перелатаные чулки и вытащил из короба разношенные ботинки со стоптанными подошвами и на честном слове державшимися каблуками, надеть которые получилось,

лишь подогнув пальцы.

Ходить в этих колодках — то ещё мучение, но иначе никак. Иначе мигом подручные квартальных надзирателей взашей погонят, а то ещё и горячих всыплют. Пришлым босякам в Среднем городе не рады.

Придирчиво оглядев блестевший свежей полировкой козырёк, я нахлобучил на голову картуз и облачился в суконную жилетку. Дальше двинулся уже преисполненный чувства собственного достоинства и безо всякой спешки.

Чай, не какой-нибудь босяк шлындает и не ротозей по сторонам глазеет, а солидный человек по делу с полным на то правом идёт!

Прибавил шаг, только уже проходя мимо занимавшего целый квартал монастыря Пепельных врат, где помимо обители нашлось место мрачной громаде церкви Серых святых, странноприимному дому и даже госпиталю. Нет, собиравшим на окрестных улочках пожертвования послушникам, из которых кое-кто был подпоясан красным шнуром адепта, не было до меня никакого дела, а вот с местными нищими отношения откровенно не складывались. Чужаков здесь привечали ничуть не больше, чем на Заречной стороне, а я был именно что пришлым и долю в общий котёл местным жуликам не вносил.

Поначалу даже гонять пытались, только не на того напали. Да и не просто так с помощником квартального столковался — здесь не наши беззаконные улочки, здесь власти куда как сильнее за порядком следят.

И всё же, когда прошёл ещё пару кварталов, в спину зло прошипели:

— С огнём играешь, крысёныш!

— Сгинь, плесень! — столь же негромко огрызнулся я на вынырнувшего из подворотни нищего с повязкой на глазах, обогнул участок мостовой, где бригада чернорабочих только-только пролила гудроном бруски, и повернул на замощённый брусчаткой Каштановый бульвар. В дальнем его конце начинался подъём на Холм и виднелись окружённые высоченными коваными оградами особняки, но там мне делать было нечего. Да и не пустят. На Холме располагались городские резиденции боярских и дворянских родов, банкирских домов и торговых компаний. Улицы там патрулировали конные стрельцы — эти и нагайкой протянуть могли, а частная охрана богатеев лютовала и того пуще.

Я миновал театр, перед входом в который разыгрывала сценку парочка актёров, намётанным взглядом определил в одном из зевак карманника и едва успел сграбастать принесённый ветром бульварный листок. Сунул газету в короб и двинулся к двухэтажному каменному зданию, выстроенному чуть наособицу от соседних домов. К его входной двери вели полукружья мраморных ступеней, а витраж на фасаде сверкал в солнечных лучах разноцветьем ярких красок.

На бирюзовом фоне там раскинулось величественное древо с рубиновыми, оранжевыми, багряно-чёрными и уже опадающими жёлтыми листьями, а кора была цвета заморского индиго. Странное сочетание цветов завораживало и притягивало взгляды; прохожие то и дело замедляли шаг, иные даже замирали на месте, но никто из этих зевак не пытался войти и оценить, как выглядит витраж изнутри. Клуб «Под сенью огнедрева» был для избранных.

Усатый привратник в пронзительно-синей ливрее и обтягивающих бриджах хмуро глянул из-под кустистых бровей, жестом затянутой в белую перчатку ладони велел повернуться кругом и счёл мой внешний вид вполне подобающим.

— К гостям приставать не вздумай! — в который уже раз предупредил он, после небрежно поправил короткий цилиндр и вновь неподвижно замер на верхней ступеньке крыльца.

Ну а я скромненько расположился на ступеньке самой нижней — сбоку, как можно дальше от входной двери. Устроил перед собой короб, который заодно служил подставкой для ног клиентам, начал раскладывать рядышком щётки, скребки, тряпицы и банки с разноцветной ваксой.