Ассасин
Шрифт:
«Не из одного» — подсказывал внутренний голос. Тот, кто любит, проигрывает всегда, ибо сдается.
Однообразный пейзаж постепенно утомил глаза, и я заснула. Проснулась позже, когда Рен остановил машину возле затерявшейся среди холмов заправки, рядом с которой гнездилось маленькое кафе, где мы и заказали скромный ужин, состоящий из двух гамбургеров, пережаренной суховатой картошки и чая. Официантов здесь не держали, из-за прилавка на нас поглядывал сам владелец — неулыбчивый седой мужик с косматой бородой. Закончив с пресной едой, мы под его пристальным вниманием убрали за собой грязную посуду и вышли на улицу.
На дорогу опустились сумерки,
— Нужно искать место для ночлега, да? — спросила я, когда автомобиль тронулся.
— Я собираюсь ехать всю ночь.
Ответ меня озадачил:
— Но зачем?
Тишина.
— Если ты устанешь, я могу заменить тебя…
Рен даже не посмотрел в мою сторону, лишь бросил короткое «спи» и поджал губы.
То ли от напряжения, которое преследовало меня с той минуты, как я села в машину, то ли из-за предыдущей бессонной ночи, но едва мы тронулись в путь, как на меня сразу навалилась усталость. Голова стала тяжелой и давила на плечи. Некоторое время мои глаза рассеянно следили за дорогой, но через несколько минут они закрылись, и я уснула, слушая монотонное шуршание шин.
Я не знала, сколько времени заняло то беспокойное состояние, которое с трудом можно было назвать сном, но когда я открыла глаза, машина стояла на обочине, а рядом, откинув голову на подголовник, спал Рен. Руки его лежали на животе, дыхания почти не было слышно.
Шоссе в этот предрассветный час пустовало, легкий туман расстелился белесым покрывалом в низинах и прогалинах, что раскинулись по обе стороны от дороги. Впереди у самого горизонта вновь начинались холмы, над которыми медленно, окрашивая небо в розовато-сиреневый оттенок, всходило холодное осеннее солнце.
Я пошевелила затекшими ногами и осторожно, стараясь не разбудить соседа, открыла дверцу и выскользнула из машины — Рен, наверное, заснул совсем недавно. Я обошла автомобиль, положила руку на капот и кивнула — так и есть, горячий. Я не знала, почему Декстер решил ехать всю ночь напролет, но мне это было на руку — чем быстрее я попаду к Марку, тем лучше. Какое-то время я рассматривала спящего водителя сквозь ветровое стекло.
«Пусть спит сколько потребуется. Ему нужно отдохнуть».
Густые и зеленые стрелки травы блестели от влаги. Я шагнула в нее, и роса тут же намочила кроссовки, а паутина облепила штаны — и пусть. Вдыхая пропитанный влагой утренний воздух, я с наслаждением шагала по пружинистой почве, оглядывая местность вокруг. Когда еще представиться возможность размять ноги?
Несколько минут я просто бродила, любовалась рассветом, затем устроилась под деревом, сложила руки на коленях и закрыла глаза — вдыхала, слушала, отдыхала. А когда вернулась к машине — пятнадцать, двадцать минут спустя? — Рен уже проснулся. Теперь, скинув рубашку, он стоял возле машины и держал в руках пластиковую бутылку с водой.
— Если захочешь пить, вода в багажнике.
Он даже не взглянул в мою сторону, развернулся и скрылся за машиной в высокой траве. А когда пришел назад, накинул рубашку и сразу же сел за руль.
— Поехали.
И это было единственным словом, которое я от него услышала.
День пролетел незаметно; холмы постепенно становились все выше, лес делался все гуще. Я, пребывая в апатичном спокойствии, то просыпалась и часами смотрела на дорогу, то вновь засыпала. Рен молчал, а мне не хотелось отрывать его от дороги пустыми беседами.
К вечеру мы вновь остановились
Часы начали сливаться для меня в бесконечное чередование восходов и закатов. В какой-то момент я поймала себя на мысли, что настолько привыкла сидеть в машине рядом с Реном, что иногда казалось, так текла вся моя жизнь. Молчаливый мужчина, держащий руки на руле и не отрывающий взгляда от дороги, и я — созерцающая горизонт, покрытые лесом холмы и забывшая, зачем я здесь и куда ведет это бесконечный путь. Иногда мы останавливались, чтобы перекусить запасенными заранее продуктами или поспать, умывались в ручье, разминали ноги и снова возвращались к машине.
И только к вечеру третьего дня мы наконец сделали полноценный привал.
Вокруг шумел лес, путаясь в густых ветвях, заходило над соснами солнце. Рен разбил некое подобие лагеря, выудив из багажника двухместную палатку, котелок для чая и стальные прутья для костра.
«Значит, мои походные вилки и ложки все-таки пригодились бы» — сетовала я, глядя, как он подвешивает котел с водой над небольшим костерком, чтобы через некоторое время мы смогли побаловать себя чаем.
Закинув в палатку два коврика и плед, Рен вернулся к багажнику и достал несколько бутылок пива, непонятно откуда взявшихся там же. Вероятно, он заранее спланировал, что одна из стоянок займет у нас больше времени, чем остальные.
— Мне нужно отдохнуть, — коротко бросил он, глядя, как я провожаю взглядом стеклянную тару.
— Я понимаю, — тихо ответила я, хотя мой ответ и не требовался. Ему никогда не требовались мои ответы или же мне так казалось. Однако Рен действительно нуждался в полноценном отдыхе — я это понимала, потому как он практически не спал ночами.
Толстое бревно под моим задом покачивалось, в котелке грелась вода.
Маленькие пузырьки облепили стенки со всех сторон и один за другим срывались с поверхности, превращаясь в пар. Сырые поленья потрескивали, влага со свистом испарялась, слизываемая жадными языками оранжевого пламени, кусочки коры мерцали и осыпались на землю, чтобы прогореть окончательно и превратиться в пепел.
Вернувшийся из чащи Рен подбросил в костер новую порцию сушняка, и пригасшее было пламя раззадорилось с новой силой; пузырьков в котле прибавилось.
— Там есть печенье, — он указал на багажник.
— Ты все предусмотрел.
Декстер коротко взглянул на меня и поддел пивную пробку лезвием складного ножа.
На наш маленький лагерь опустилась ночь. Небо украсило черный бархат платья миллионами светящихся в темноте жемчужин, каждая из которых мерцала далеким светом, неторопливо плыли куда-то полупрозрачные облака. Лес затих. Слабый ветерок иногда пробегался по кронам застывших в задумчивости деревьев, дотрагиваясь до них, будто спрашивая что-то, и они отвечали ему тихим, почти неуловимым шелестом листвы.
Мой спутник расположился напротив, на втором бревне, которое прикатил откуда-то из чащи за минуту до этого. Отхлебнув пива, он снял рубашку и бросил ее рядом с собой. Блики от костра пробегали по его лицу, по темным небритым щекам; из-за оранжевых всполохов серо-голубые глаза казались янтарными.
Памятуя о недавних событиях, я старалась не смотреть в его сторону, хотя обнаженный мускулистый торс тянул к себе взгляд. Рен откинулся назад, на растущий позади ствол, расслабленно вытянул длинные ноги в полинялых джинсах, чуть согнул колени. Меж пальцами поблескивало матовое стекло пивной бутылки.