Ассасины
Шрифт:
Король Англии? Нет и еще раз нет! Обладая неуемной, буйной натурой, Ричард Плантагенет никогда не ронял свое рыцарское достоинство. В ярости он мог сотворить страшное зло, но только в открытую. Своим бесстрашием английский король вызывал искреннее восхищение даже у Салах ад-Дина. Узнав однажды, что у его противника от жары болит голова, султан отправил ему корзину снега с горных вершин. Восторгаясь поведением английского короля во время штурма Акры, его неукротимостью, поэты, которых немало было в лагере крестоносцев, стали именовать его Ричардом Львиное Сердце.
Однако
Мусульмане восприняли эти казни явным нарушением договора, заключенного между Ричардом и Салах ад-Дином. Но франки сочли его действия как необходимую и даже похвальную меру в рамках общепринятых законов войны – ведь султан тоже казнил рыцарей монашеских орденов, захваченных в плен после его победы при Хаттине, но только тех, кто не захотел принять ислам; а таких было большинство. Однако, перед тем как пойти на столь крутые меры, Ричард заручился согласием других христианских принцев и вельмож. К тому же охрана большого количества пленных сковывала основные силы латинян, – несомненно, Салах ад-Дин учитывал это – что сильно мешало продолжению крестового похода.
Тогда кто поднял руку на имущество Старца Горы, имя которого наводило ужас не только на правоверных, но и на франков?! Увы, шейх не мог найти ответ на этот вопрос. Шпионы работали с полной отдачей, ас-Синан поднял все свои связи, но куркуру с экипажем и тремя шейти словно дэв унес. Возможно, рыбаки что-то и видели, но это такой народ, который боится всего: и шторма, и сильного дождя, и сборщиков податей, и гнева Аллаха, а уж тем более – страшного шейха аль-Джабаля. Поэтому рыбаки предпочитали помалкивать. Длинный язык укорачивает шею.
Возле двери, где сидел ас-Синан, уже битый час топтался даи Джават. Ему казалось, что сведения, которые он принес, не были очень важными, поэтому Джават пребывал в сомнениях – беспокоить шейха или не нужно? Даи звезд с неба не хватал, умом не блистал, но отличался отличной памятью, повышенной исполнительностью и скрупулезностью. Если бы понадобилось сделать точный подсчет зернышек кунжута в мешке, то можно было не сомневаться, что Джават справится с заданием быстрее и лучше всех.
Даи был у ас-Синана вроде секретаря халифа. Он помнил мельчайшие детали переговоров, которые происходили в течение месяца, а также многочисленные поручения шейха аль-Джабаля, притом в деталях. Он ничего не упускал из памяти; казалось, что внутри его головы сидит писец и записывает с помощью калама – тростникового пера – все события, вплоть до ничтожно мелких, на первый взгляд
– Я знаю, что ты стоишь у двери, Джават, – вдруг раздался властный голос шейха. – У меня отличный слух, и я все слышу. Но топчись там, как стадо баранов, входи.
Джават вошел в комнату, осторожно прикрыл дверь за собой и низко поклонился Старцу Горы. Когда он общался с шейхом, его всегда пронизывал священный трепет. Этот страшный человек имел над ним гипнотическую власть. Кроме того, что шейх был знаменит своими познаниями в астрологии и алхимии, а также в магическом искусстве, телепатии и ясновидении, он еще и обладал и даром гинотизера.
Даи особенно врезался в память тот день, когда в Масйаф в гости к ас-Синану приезжал один из крестоносцев, какой-то граф. Когда они осматривали башни, двое хашишинов по знаку шейха аль-Джабаля поразили себя кинжалами в сердце и упали к ногам гостя. Затем Старец Горы приказал еще одному фидаину: «Спрыгни с этой башни!». И тот беспрекословно бросился вниз. После этого шейх аль-Джабаль хладнокровно заметил: «Скажите слово, и по моему знаку все семь человек, которые перед вами, таким же образом падут наземь». Но испуганный граф, потрясенные властью шейха над людьми, поторопился к лестнице, которая вела во внутренние помещения башни. Джават, тогда еще простой фидаин, находился среди этих семерых…
– У тебя новости? – спросил Старец Горы. – Только если они плохие, оставь их на завтра!
– Не знаю, что и сказать, о великий… – Джават переминался с ноги на ногу.
Голос внутри даи подсказывало ему, что его известие может быть весьма полезным общему делу, но с другой стороны оно могло показаться ас-Синану плохим, и тогда Джават даже боялся представить, какие громы и молнии загрохочут и засверкают у него над головой.
– Не мямли! – повысил голос шейх. – Выкладывай, что там у тебя. Да не трясись ты, как овечий хвост!
Джаваи наконец решился:
– Наши люди привезли раба – гулям-и руси. Он шел от побережья, и все время повторял твое имя, о повелитель.
– Гулям-и руси… мое имя? – Шейх аль-Джабаль сильно удивился. – Его допросили?
– Он не знает нашего языка. Бормочет что-то несвязное. Мы разобрали только одно слово – куркура.
– Куркура?! – Шейх взвился, будто ужаленный шершнем. – Немедленно его ко мне! Но только тогда, когда найдете среди наставников кого-нибудь, владеющего языком племени рус.
Наставником оказался племянник известного путешественника Абу Хамида ал-Гарнати, который вместе с ним путешествовал пор землям северных варваров и знал славянский язык. Его, как и многих других наставников, похитили и заставили преподавать в лагере-крепости, которой управлял даи аль-кирбаль Хуссейн. Пришлось слать гонцов и дожидаться, пока они не привезут этого убеленного сединами ученого. Шейх совсем извелся в ожидании. К нему боялись заходить даже приближенные. Он рвал и метал, чего с ним прежде никогда не случалось.