Assassin’s Creed. Origins. Клятва пустыни
Шрифт:
Они были не такими людными, как днем. Во многих частях города царила тьма; факельщики еще только начали свою ежевечернюю работу. Я напряг зрение и, кажется, разглядел Туту и его отца. Они находились в двух улицах от театра. Тута вихлял, как собачонка, а его отец сильно хромал.
Я встал, прикидывая расстояние от выступа до крыши соседнего здания: то ли жилого, то ли чьей-то лавки. Оно показалось мне приличным. И никаких тебе навесов, ничего мягкого на случай, если промахнусь или застряну.
Я успокоил дыхание, присел,
Ноги меня не подвели. Пробежав по крыше, я перемахнул на соседнюю. Судя по подстилкам, некоторые из местных жителей предпочитали спать именно здесь, но, к счастью, пока еще никто из них не устроился на ночлег. Я перепрыгивал с крыши на крышу, не спуская глаз с Туты и его отца.
Сердце гулко колотилось. Я и понятия не имел, как поведу себя, когда их настигну. Случившееся казалось мне несправедливым. Я нарушил естественный ход событий, все испортил и теперь обязан был это исправить.
Погоня продолжалась. Кажется, мы приближались к окраине Завти. Дома здесь стояли уже не так плотно, как в центре. Наконец я очутился на крыше, откуда мне было уже не перепрыгнуть на соседнюю: не позволяло расстояние между домами. Я счел это подсказкой, что пора спускаться. Так и сделал, а затем притаился за повозкой.
Я огляделся по сторонам и выругался. Тута с отцом словно испарились, однако…
Выбравшись из-за укрытия, я внимательно осмотрел землю и заметил на ней капли крови. Кровавая тропка тянулась почти до самого конца улицы, потом обрывалась.
Вероятно, ближайшее жилище было их домом. Оно ничем не отличалось от других строений на этой тихой улочке. Пятна крови вели прямо к двери. Я подошел почти вплотную к ближайшему окну и весь обратился в слух.
Тута и отец ожесточенно спорили. Отец ругал сына, потом, видимо, пустил в ход кулаки. Звук удара заглушил крик Туты. Мальчишке явно было больно. Я гневно стиснул зубы.
Что теперь делать? Отцу Туты требовалось лечь и заняться раненым бедром. А в остальном его грабеж удался. Он обворовал двоих и беспрепятственно добрался до дома. (Во всяком случае, он так думал.)
Эх, если бы я сумел забрать у него деньги.
Я ползком пробрался к задней части жилища Туты. Хорошо, что их дом стоял последним на улице, а значит, вероятность того, что кто-то из соседей поднимет тревогу, была невелика. Судя по звукам, долетавшим изнутри, Тута укладывал отца в постель, а тот ворчал, требуя пива для утоления боли и меда, чтобы смазать рану.
«Отлично, – подумал я. – Напейся до отключки».
Я перебрался в самую темную часть двора, полную бесхозных кирпичей из необожженной глины. Там я сел и стал ждать, пока не настанет время войти в дом.
Долго ли я ждал? Я не пытался определять время по звездам, хотя когда-то меня этому учили. В доме стало тихо. Тогда я снова вернулся к двери и достал из-за пояса нож. Слабое утешение, но уж лучше такое оружие,
15
Передняя комната дома была почти пустой. Никаких табуреток, подушек и ковров, привычных для меня в сиванских домах. Видно, отца Туты не заботили жизненные удобства. Единственной мебелью был стол, где валялась опрокинутая глиняная фляжка. Рядом с ней я увидел ржавый короткий меч. Помаргивающая свеча, стоявшая там же, выхватывала из темноты два мешочка с деньгами.
В этой же комнате был и Тута. Он сидел на полу у дальней стены, в сумраке. При моем появлении мальчишка вскочил на ноги и удивленно вскрикнул, не сразу узнав меня.
Я вздрогнул, решив, что Тута заорет во все горло и разбудит отца. После случившегося я уже не знал, можно ли хоть в чем-то верить этому мальцу. Однако больше он не кричал. Мы оба замерли, глядя друг на друга и стараясь понять, не разбудил ли этот сдавленный крик его отца. Лицо Туты украсилось новыми ссадинами. Темные борозды говорили об обильных слезах. Самоуверенный мальчишка, каким он мне встретился днем, исчез. Его место занял избитый и испуганный малыш.
В задней комнате было тихо. Я подошел к столу, взял мешочки с деньгами и засунул к себе в сумку. Быть может, у гонца есть родные. Тогда я передам деньги им. Пойду на ту улицу, где он сидел с друзьями, расспрошу их.
Но вначале нужно покинуть этот дом.
Тута лишь молча смотрел, как я забираю деньги. Нижняя губа мальчишки тряслась, а на лице было написано все, о чем он думал. О новом избиении, которое устроит ему проснувшийся отец. О том, где еще на его теле появятся ссадины и синяки.
– Собирайся. Ты пойдешь со мной, – прошептал я.
Тута покачал головой и вновь вжался в дальнюю стену.
– Ты хочешь остаться здесь и снова испробовать отцовских кулаков? – удивился я. – Да он тебя попросту убьет, когда узнает, что я забрал деньги.
– Так не забирай их, господин, – взмолился Тута.
Я покачал головой:
– Ты уж прости, Тута. Пойдешь ты со мной или нет, но половина денег – моя, а вторая половина принадлежит убитому гонцу и его семье. Идем со мной. Днем ты мне говорил, что живешь на улице. Любая уличная жизнь лучше жизни с таким отцом.
– Он меня найдет.
– Тогда уедем из этого города вместе.
Я не представлял, куда теперь отправлюсь, но что еще могло держать меня в Завти?
Тута молча обдумывал мои слова.
– Господин, откуда мне знать, что это не ловушка? – наконец спросил он, глядя куда-то вбок. – Вдруг ты решил отплатить мне за обман?
– В театре ты спас мою жизнь. И за это я действительно хочу тебе отплатить.
Наконец приняв решение, Тута сделал шаг в мою сторону.
И в этот момент из задней комнаты появился его отец.