Аста ла виста, беби!
Шрифт:
— Да? Отлично, — кивнул он.
— Чего не раздеваешься?
— Я на минуту.
— Какие-то дела?
— Дел полно, — вздохнул он.
— Поесть успеешь?
— Спасибо, я поел. Я хотел поблагодарить тебя. Ты, как всегда, вела себя героически. И вообще… — Он улыбнулся и развел руками.
— Ты говоришь
— Пытаюсь. Не хочу придавать нашей встрече мелодраматический характер. — Он провел рукой по волосам, посмотрел на меня, и в глазах его появилась печаль. — Знаешь, это ужасно смешно, но, когда я сидел там, я вдруг понял, как это несправедливо, жестоко и глупо держать кого-то в клетке. И дал себе слово: если выйду оттуда, непременно выпущу тебя на волю, — он улыбнулся. — Прости меня, если можешь. Я хотел как лучше. Честно хотел. — Он сделал шаг к двери, но все-таки обернулся. — Ты ведь знаешь, что он жив? Знаешь… оттого и жила со мной.
Он бросил ключи на консоль в холле.
— За вещами придешь? — не зная, что сказать, спросила я.
— Бог с ними. Выброси.
И ушел.
— Да, — сказала я подошедшему Сашке. — Что ты на меня смотришь? Ну, побежала бы я за ним, и что? Сказала бы ему, он остался бы и думал, что это и есть причина, почему я хочу быть с ним. Хуже того, я сама бы начала думать, что он лишь поэтому и остался. Так что фигня все это, мой гениальный друг. Что должно быть, то и будет.
Я прошла на кухню, с тоской думая, что теперь и не напьешься. Включила магнитофон погромче и голосила что-то о своей звезде, пытаясь переорать Бутусова. Потом зазвонил телефон, и я бросилась к нему со всех ног, потому что хотя и храбрилась, но на душе было скверно, хоть волком вой. Вдруг и ему тоже? Звонил Дед.
— Не помешал? — спросил он.
— Нет, — вздохнула я.
— Чем занимаешься?
— Песни
— Какие песни, что еще за глупость?
— Хорошие песни. Вот, послушай. «И все тюлени, все киты, звезду завидя, горько плачут, она не светит никому, она не греет никого, она приводит всех к заветной цели».
На третьей строчке он бросил трубку. Должно быть, песня ему не понравилась, а может, мое исполнение.
Но через полчаса он стоял на моем пороге с очень сердитым лицом.
— В чем дело? — спросил он, приглядываясь ко мне. — Ты что, опять пьешь?
— Нет, я в завязке. Проходи, чего у дверей стоять.
Я села возле камина, положив Сашку себе на колени. Дед устроился в кресле. Чувствовалось, что он не знает, что сказать и как себя вести. Теперь он выглядел не сердитым, а скорее огорченным.
— Где Тагаев? — спросил он нерешительно.
— Ушел, — пожала я плечами.
— Куда?
— Он не куда. Он совсем ушел.
— И что?
— Ничего. Просто ушел.
— Мое мнение тебе известно, — кашлянув, заметил Дед, с еще большим вниманием приглядываясь ко мне. Я смотрела на огонь. Было тихо, и никто из нас не решился нарушить эту тишину.
— Игорь, — вздохнула я.
— Да?
— Я беременна.
Если б потолок вдруг рухнул, это не произвело бы на него такого впечатления.
— От кого? — брякнул он.
— Глупостей-то не спрашивай.
— Тагаев знал об этом и ушел?
— Я ему не сказала.
Мы опять замолчали. На этот раз первым тишину нарушил Дед:
— Ты считаешь, что вправе поступить с ним так?
— Можно, для разнообразия я подумаю о себе?