Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной
Шрифт:
Ада пожала плечами.
— А я ничего и не собираюсь утаивать. Вообще-то мне мало что известно о Каменевых: так, встречались, ну, помогала я им…
— Знаете, Ада, а ведь вам повезло, что именно я оказалась причастной к расследованию этого дела: им единственная известная полиции подруга умершей женщины, в день смерти она пользовалась вашей автомашиной, а вы попытались скрыть этот факт. Если бы не мое хорошее знание атмосферы, и которой живет русская эмиграция, вы уже проходили бы по этому делу не в качестве свидетельницы, а в качестве подозреваемой. И мог бы встать естественный
Ада молчала, прикусив нижнюю губу и глядя на штабель чемоданов у скверно покрашенной стены: Апраксина поняла, что сейчас она прикидывает, не суждено ли ее чемоданам вот так возле этой самой стены и остаться?
— Впрочем, меня-то фамилия вашего жениха пока не интересует: но если понадобится, полиция это установит в пять минут. Готовы ли вы рассказать мне все, что вам известно о супругах Каменевых и о любовном треугольнике, возникшем между ними и некой Анной Юриковой?
— Да, я на это пойду: в конце концов это чужая жизнь, а мне надо устраивать свою собственную. Вы уже поняли, в каких тяжелых обстоятельствах я нахожусь.
— Я бы сказала, что обстоятельства не столько тяжелые, сколько сложные. И не стоит их еще больше усложнять, чтобы они и в самом деле не стали тяжелыми. Вы не будете возражать, если наш разговор я запишу на магнитофон?
— Как хотите.
— Итак, я слушаю.
— Разве вы не будете задавать вопросы?
— Нет, зачем же? Просто рассказывайте с самого начала о Каменевых все, что вам известно.
— Хорошо. — Ада приняла удобную позу, опустила глаза и приготовилась рассказывать. — Я сейчас уже не помню, кто именно познакомил меня с Натальей…
— Жаль, если вы не сможете этого вспомнить, — перебила ее Апраксина.
— Подождите! Да, конечно — это было в машинописном бюро! Мириам Фишман, моя приятельница, любит сама помогать другим и своих знакомых умеет к этому привлечь. Когда Каменевы только-только объявились в Мюнхене, они поначалу очень нуждались, сидели, как все, на пособии. Мириам где-то познакомилась с Натальей, пригласила ее в бюро и стала давать ей работу.
— «По-черному», надо полагать?
— А вы как думали? У Натальи не было разрешения на работу.
— И, работая в одном бюро, вы сблизились с I 1птальей Каменевой и стали подругами?
— Подругами — это слишком сильно сказано. Просто я изредка кое в чем ей помогала, почти всегда по просьбе Мириам. Сама-то я хорошо знаю, что ни одно благодеяние не остается безнаказанным, но Мире я отказать не могу, нас слишком многое связывает.
— Ну еще бы, ведь она ваша работодательница!
— Не только: Мира — это действительно моя подруга, и я ею дорожу, как умею.
— Как умеете? Ну, хорошо. А можно уточнить, как именно вы помогали Наталье Каменевой?
— Ну, в то время я как раз ушла от мужа и сняла эту квартирёшку. Часть своих вещей я отдала в Красный Крест, но все равно барахла оставалось слишком много, и как-то я пригласила Наталью в гости, чтобы она смогла отобрать себе что-нибудь из одежды. У нас и размер обуви оказался одинаковый, так что туфлями и
— Наверно, это было очень кстати: Наталья ревновала своего мужа к Анне Юриковой, и ей было важно хорошо выглядеть, не так ли?
— Возможно.
— Наталья делилась с вами своими сердечными проблемами?
— Да она всем подряд жаловалась, что Каменев изменяет ей с Юриковой. Она не делала секретов из своих семейных неурядиц.
— Когда начался этот роман, как вы думаете?
— Наталья утверждала, что это началось много лет назад: Юрикова и Каменев познакомились еще в Ленинграде.
— Разве Каменевы ленинградцы?
— Нет, они жили в Кривом Роге, но Константин часто приезжал в Ленинград, у него там были друзья. Потом они совсем переехали в Ленинград, а уже оттуда позднее эмигрировали. Так что треугольник этот существовал не один год.
— Понятно. Скажите, а Наталья до эмиграции знала, что Юрикова живет в Мюнхене?
— Да. Знала. Но она не думала, что и они окажутся здесь: Каменев сказал ей, что они остановятся в Мюнхене всего на несколько дней на пути из Вены, возьмут его картины у Юриковой, которые она заранее вывезла из СССР, и двинутся с ними в Париж. Но с Парижем у них вышел полный облом, и они застряли в Мюнхене. Конечно, Каменев уверял Наталью, что их с Юриковой связывает только любовь к искусству и общие интересы. Не знаю, как уж там у них обстоит с любовью к искусству, но любовниками они были.
— Каменев встречался с Юриковой на людях?
— Конечно. У него было несколько выставок, которые ему устроила Юрикова, и на вернисажи они являлись всегда втроем. По-моему, Каменеву по даже нравилось. Наталья была очень хорошенькая, молоденькая, смотрела на него влюбленными глазами, а Юрикова женщина яркая, известная всему городу — они обе его устраивали, каждая по-своему.
— Маленький, но изысканный гарем?
— Вот-вот.
— Женщины ненавидели друг друга?
— Естественно. Юрикова привыкла добиваться своего везде и во всем, она была знаменитостью — о пей писали на Западе еще тогда, когда она сидела в лагере. Мне кажется, она считала, что имеет все права на Каменева — ведь это она его сделала.
— Как это понимать — «сделала»?
— Она ввела его в круг ленинградских художников, она выставляла его работы на Западе, когда он еще прокисал в своем Кривом Роге. Уезжая на Запад, она оставила им свою кооперативную квартиру в Ленинграде. Ну и, между нами говоря, она уже в таком возрасте, когда женщине пора определиться — годы-то уходят!
— Вы с нею, кажется, ровесницы?
— Потому-то мне и были ясны ее намерения.
— А Каменев не заговаривал со своей женой о разводе?
— Если бы он хотел с ней развестись, он бы сделал это до эмиграции. Нет, он хотел, чтобы они обе оставались при нем. А Наталья его любила безумно и была на все согласна. Вы только представьте себе ее положение: Костенька — ее свет в окошке, она к нему приросла, а любимый муж вдруг привозит ее туда, где царствует ее соперница. Впору удавиться. Кстати, а как именно она покончила с собой?