Асы и пропаганда. Мифы подводной войны
Шрифт:
Страшно хотелось вынырнуть наверх, увидеть небо и вдохнуть свежий воздух, но Никишин понимал, чем это грозит. С превеликим терпением в течение примерно полутора часов шел подъем. Всплыл. Над Балтикой была звездная ночь, волнение моря 3 балла. Держась за буйреп, Никишин стал ждать товарищей.
Вторым пошел Мазин. Когда он вышел из торпедного аппарата, то, как условились, дал сигнал и стал ожидать следующего. Примерно через 10 минут дал снова условный сигнал. Никто не отозвался. Тогда Мазин снова вошел в торпедный аппарат, снова вернулся в отсек. Выяснилось, что Мареев не хочет надевать дыхательный аппарат и категорически отказывается покидать отсек. Казалось, что на него находили моменты просветления, и тогда друзья начинали уговаривать
Прошло много времени, сдвигов никаких. Решили, что Мазин выходит, а за ним Зиновьев. Мазин снова выходит из торпедного аппарата, но, не получив ответа на условленный сигнал, снова вернулся в отсек. Кислород в дыхательном аппарате был на исходе, ждать больше нельзя. Зиновьев уверенно сказал, что он выйдет вслед за Мазиным. Мазин в третий раз вышел из торпедного аппарат и начал подъем по буйрепу, но дышать ему становилось все труднее (кислород кончался). Когда Мазин понял, что теряет сознание, он последним усилием сорвал с лица маску и выпустил из рук аварийный буйреп. Его выбросило наверх, но он тут же снова скрылся под водой. Никишин, несмотря на темень, заметил его, нырнул, поймал за одежду и всплыл вместе с ним. Потом Мазин пришел в себя. Вдвоем обсудив положение, решили, что Никишин, пока есть еще какие-то силы, поплывет к берегу, а Мазин останется у буйрепа ждать Зиновьева.
При сильном волнении, вне видимости берега, он плыл в направлении на восток, ориентируясь по светлой стороне горизонта. Ему казалось, что плыл он бесконечно. И хотя с детства хорошо плавал и не знавал усталости, силы покидали его. К тому же он не смог освободиться от ненужного теперь аппарата, т. к. не мог расстегнуть за спиной пряжку ремня, крепящего аппарат к спине. Делая отдых на спине, он снова и снова плыл к берегу. Наконец, к рассвету он увидел вдали тоненький ориентир — это был маяк. Это придало ему сил, и он снова поплыл. Вдруг он услышал шум мотора и увидел катер, пытался кричать, но его никто не услышал. Катер скрылся. Силы совсем покинули его. Уже у самого берега волны бросили его на противодесантное заграждение — колючую проволоку недалеко от уреза воды. Кое-как продвигаясь вдоль заграждения, он нашел наконец лазейку и проник сквозь колючую проволочную преграду.
Выйти на берег у него уже не было сил, он потерял сознание… Нашли его три краснофлотца, патрулировавшие вдоль берега. Краснофлотцы на руках принесли его в помещение, привели в сознание. Однако его парализовало: руки и ноги не шевелились, температура тела была 34,5. Он проплыл в море 7 с половиной часов после почти 6 часов пребывания в отсеке лодки под чудовищным давлением. Берега он достиг у маяка Тохври на о. Даго. Было это 3 августа 1941 г.
А оставшийся у буйрепа Мазин продолжал ждать своего товарища Зиновьева, который все еще не поднимался на поверхность. Уже на рассвете моряки с морского охотника обнаружили коченевшего от холода и ослабевшего Мазина. После того как Никишин был подобран на берегу, на поиск оставшихся подводников вышли катера, вылетел самолет, который и навел катера. Катерники начали массировать руки и ноги Мазина, дали глотнуть спирт… В это время был обнаружен и всплывший Зиновьев. Это было уже в 10 часов утра. С момента гибели лодки прошло 16 часов.
Зиновьев все никак не хотел покидать невменяемого Мареева. Он никак не мог примириться с мыслью, что можно оставить товарища в отсеке затопленной ПЛ, пусть даже этот товарищ уже ни на что не реагирует и ко всему безразличен. Все признаки помешательства Мареева были налицо: он вдруг начинал что-то бессвязно
Зиновьев держался из последних сил: звенело в ушах, клонило ко сну, трудно было дышать, ныла рана на рассеченном лбу…
Он решил не покидать отсек до последней минуты, пока он жив. Товарища, попавшего в беду, он бросить не мог. В преданности дружбе до конца он воспитывался с детства. Хорошо он понимал, что буек на поверхности воды, рассчитанный на одного человека, троих не удержит. Это значит, что появление его на поверхности значительно усложнит и без того сложное положение его товарищей. Вот это — высочайшее чувство человеческого достоинства, преданности в дружбе и готовности отдать за товарищей жизнь подавляли в нем инстинкт самосохранения. Он принял решение навсегда остаться в отсеке ПЛ. Марееву становилось все хуже. Он то умолкал, то бился в судорогах, а потом и вовсе затих. Прощупав пульс, Зиновьев понял, что его товарищ мертв. Закрыв его лицо бескозыркой, он еще долго находился с ним в скорбном раздумье.
Вдруг он услышал над головой шум работающих гребных винтов. Надев маску спасательного аппарата, он вошел в торпедный аппарат, а выйдя из него с обратной стороны, обнаружил, что буйреп лежит на дне (один из катеров случайно винтами отрезал спасательный буек).
Но Зиновьев не растерялся и начал, удерживаясь за буйреп и сопротивляясь силе, выталкивающей его наверх, подниматься на поверхность с соблюдением хоть какого-то режима декомпрессии. Волей-неволей всплывать ему приходилось вниз головой, т.к. корпус тянуло вверх, а держаться за буйреп у мусингов он был вынужден обеими руками, чтобы не оторвало. Голова наливалась кровью, трудно было дышать… Но, наконец, он дошел до конца буйрепа, отпустил его и всплыл. Катерники подняли его на борт, и катер полным ходом пошел к острову Эзель. Мазин и Зиновьев оказались в одной палате госпиталя. Там они узнали о том, что командир лодки и механик, которых доставили в госпиталь после взрыва лодки, не приходя в сознание, скончались.
А Николай Никишин, как только стал восстанавливаться, ноги и руки стали двигаться, сбежал из госпиталя на о. Даго и перебрался на о. Эзель к друзьям. А потом все трое, не успев долечиться в госпитале, сбежали из него в свою родную бригаду подводных лодок и вместе с защитниками Ленинграда отстаивали его до Победы.
Вот так действовали наши подводники в критических и, казалось бы, безнадежных ситуациях. Ни у кого из них даже мысли не возникло бросить товарищей на произвол судьбы.
Один за всех
Март 1943 г. Действуя в районе Варангер-фьорда, ПЛ «М-174» (капитан-лейтенант И. Е. Сухорученко) наскочила на мину. Раздался страшный взрыв в носовой части лодки. Погас свет, с подвеса сорвало гирокомпас, вышли из строя аксиометры, вышло из строя электрическое управление рулем, он перекладывался только вручную. Вначале лодку подбросило вверх, а потом она начала проваливаться на глубину. В первый отсек началось поступление воды. Торпедист М. С. Баев, бывший в 1 -м отсеке и в момент взрыва ударившийся головой о стальную переборку, потерял сознание. Первое, что он сделал, придя в сознание, — вскочил и, превозмогая боль, начал задраивать переборочную дверь во 2-й отсек.
Убедившись, что вода в отсек поступает через крышки торпедных аппаратов, а также через пробоину в прочном корпусе, Баев начал в одиночку бороться за живучесть подводной лодки. Он хорошо понимал, что от него сейчас зависит жизнь всех. Вначале он на ощупь открыл клапан аварийного осушения отсека и трюма, включил помпу на откачивание воды. Помпа работала, но воду откачивать не успевала. Вода продолжала поступать в отсек, глубиномер показывал, что лодка продолжает проваливаться. В холодной воде набух и сковывал движения меховой комбинезон Баева, руки и ноги от холода сводила судорога. Отсек продолжал заполняться водой, с шумом врывавшейся в лодку.