Атака (Крестом и булатом - 2)
Шрифт:
– А-а!
– осклабился Гоблин.
– Можно сказать, что идут съемки блокбастера. "Гришечкин-два. Судный день"... Но теперь-то его ни с кем не перепутали?
– Да не-е-ет! Прям в его собственном кабинете взяли. Тепленького, - страж порядка отдышался и пошел обратно в дом.
– Жарко там. Кондиционер не работает, а народу набилось - ужас!
– Ну-ну, - хмыкнул Чернов.
Лейтенант скрылся за дверью.
Позади джипа тихо припарковался "глазастый" черный "мерседес" Е-класса.
Хлопнула дверца.
Гоблин обернулся
Сотрудников органов правопорядка он недолюбливал с пятнадцатилетнего возраста. Тогда ему сильно досталось от участкового, поймавшего юного Виталика в столовой интерната для глухонемых, где тот зеленой масляной краской выводил на стене лозунг "Когда я ем, всё как всегда". Виталик считал шутку достойной, участковый придерживался диаметрально противоположного мнения и продержал Гришечкина в камере всю ночь, чего не имел права делать.
За это участковый был примерно наказан районным прокурором, возмущенным столь грубым отношением с несовершеннолетним художником-графиком.
В белорусском местечке Жабинка, откуда Виталий был родом и которое аборигены именовали не иначе, как Квакенбург, никаких развлечений для молодежи, окромя мелкого хулиганства и гонок на ревущих мотоциклах по болотам, не предусматривалось. Поразмыслив в холодной камере над превратностями судьбы, Гришечкин пришел к выводу, что из Квакенбурга надо валить. Ничего хорошего сдобренное картофельным самогоном будущее не сулило.
Виталик взял себя в руки, успешно закончил школу и отправился в Ленинград, где с первой же попытки одолел вступительные экзамены в институт холодильной промышленности.
– Опять Гречина дубасят, - печально произнес несостоявшийся узник.
– Я с утра уехал в налоговую, а он в моем кабинете за компьютером устроился...
– Пойдешь наверх?
– поинтересовался верзила-журналист.
– А надо?
– устало спросил Виталик.
– Думаю, что нет...
– Я тоже...
Добродушный Гоблин положил руку на плечо Гришечкину.
– Все образуется.
– Не сомневаюсь, - главный редактор "Невы" вытащил пачку "парламента".
– И какой козел меня так подставил?
– Ты с "козлами"-то поаккуратней, - Чернов опустил одну бровь.
– В кругах, к которым я был близок, слово "козел" очень обидное. Могут и на пику посадить...
– Да я так...
– Гришечкин прикурил.
– Слушай, Димон, я давно тебя хотел спросить. На фига ты Верескова мочишь?
– Какого Верескова?
– Писателя...
– Знать его не знаю, - пожал плечами Димон.
– Как это не знаешь?
– А так.
– Я же сам твою статью читал!
– Где?
– Сейчас, - Виталий покопался в папочке и достал газетную вырезку. Вот... "Классик русской словесности". Меня одна твоя фраза убила... "На мой вопрос о том, почему Вересков во время радиоинтервью вел себя как полный идиот, известный
– Я этого не писал, - Гоблин взял обрывок газеты.
– Хм, действительно, некто Чернов... Но это не мой опус. К тому же я с "Невским пламенем" не сотрудничаю. Там Алка Мануйлова главным редактором служит. Полная дура...
– Этот Чернов, что, твой однофамилец?
– Возможно, - Димон пошевелил губами.
– Придется разбираться, кто пачкает мое гордое имя своим поганым прозападным языком...
Крики на втором этаже дома перешли в более высокую тональность.
– Ишь, раздухарились!
– Гоблин поскреб подбородок.
– Они твоего Гречина насмерть замолотят, если он не сознается...
– И что ты предлагаешь?
– Возьми адвоката и поезжай на Литейный. Объясни, что тебя преследует псих-следователь...
– Видимо, так и придется сделать... Черт, сколько времени угроблю!
– Это завсегда лучше, чем иметь весь этот компот. И зама своего пожалей. Они ж не отстанут. Либо тебя поймают, либо так и будут раз в неделю Гречину физиономию рихтовать...
– Не сомневаюсь, - Гришечкин протянул Чернову руку.
– Ну, бывай... Поеду к адвокату.
* * *
В дверях дома Резван Гареев чуть не был сбит с ног заскочившим на крыльцо Шамилем Хароевым. Шамиль поверх бронежилета весь обмотался лентами, нацепил каску с опущенным бронестеклом, в каждой руке держал по "Спектру М-4"* и издалека напоминал робота-трансформера из мультфильма. Бегать, а тем более воевать в таком снаряжении было затруднительно.
* Итальянский пистолет-пулемет калибра 9 мм. Имеет диоптрический прицел, может оснащаться четырехрядным магазином большой емкости (30/50 патронов), прицельная дальность стрельбы - 100 м.
– Что?!
– проорал Гареев, оттолкнув Хароева под прикрытие кирпичного ограждения балюстрады, опоясывающей дом.
– Бьют со всех сторон! Спецназ!
– Какой спецназ?!
– Резван схватил Шамиля за грудки и потряс, пытаясь привести в чувство.
Звякнули пулеметные ленты.
– Какой спецназ, я тебя спрашиваю?! У нас все проплачено! Здесь его не может быть в принципе! Ты понял?! Это либо ребята Одноногого, либо арабы! Давай, бегом к остальным! И в круговую!
Известие о том, что на аул навалились отряды Басаева или Аль Фаттха, никак не успокоило перепуганного Хароева.
Российский спецназ ничем не отличается от боевых групп конкурирующих между собой тейпов. И те, и другие действуют с максимальной жестокостью, пленных предпочитают не брать. Единственное различие в том, что федералы могут вызвать авиацию, а конкуренты будут выжигать очаги сопротивления с помощью реактивных установок, размещенных на склонах сопредельных гор.
Гареев влепил Шамилю раскрытой ладонью по шлему.