Атака седьмого авианосца
Шрифт:
Слова Фудзиты, обращенные к Дэйл Макинтайр, остановили этот водопад мыслей.
— Миссис Макинтайр, вы улетаете сегодня в семнадцать по нулям из Токийского международного аэропорта?
— Да, адмирал.
— Вас проводит наряд, — пальцы его выбили дробь по дубовому столу. — Пишите, Хакусеки: приказ старшему офицеру. Выделить для миссис Макинтайр штабной автомобиль с водителем и двумя охранниками. Сопровождение: двенадцать человек на двух боевых машинах с двумя пулеметами «Намбу». Двигаться колонной, имея в середине штабной «Мицубиси», и не останавливаться ни при каких обстоятельствах.
Кацубе, кивая, споро выводил иероглифы, потом передал листок вахтенному, который вернулся к своим телефонам в углу и, сняв трубку одного из них, стал передавать приказ.
— Адмирал… — сказала Дэйл. — Мне сначала надо заехать в отель.
— Отставить! — сказал Фудзита связисту.
Дэйл, одолевая смущение, взглянула на него:
— Разрешите мне поговорить с лейтенантом Россом… наедине?
— Да, пожалуйста. По правому борту — пустая каюта.
— А потом и я бы хотел задать несколько вопросов миссис Макинтайр и лейтенанту, — сказал Кудо, доставая свой блокнот. — Можно?
Адмирал кивнул, устало обвел присутствующих глазами и объявил:
— Все свободны!
…Дэйл сидела рядом с Брентом, а капитан Кудо устроился напротив, держа наготове блокнот и ручку.
— Мне не хочется бередить ваши раны, но ваши показания я обязан зафиксировать, — негромко, мягко и участливо заговорил он.
Брент кивнул и коротко, не вдаваясь в подробности — особенно те, что касались Дэйл, — рассказал о том, как развивались события вчера вечером. Потом пришел черед Дэйл: она уже обрела прежнее самообладание, и голос ее не дрожал. Полицейский все записал, поблагодарил и ушел.
Дэйл с тревогой взглянула на Брента. Ее пугала его необычная вялая покорность и уступчивость, особенно странные для человека, который умел так стремительно нападать и отбивать нападения, так жестоко бить и беспощадно убивать. Необъятные плечи ссутулились, а в синих глазах вместо прежнего живого света, притягивавшего ее и обещавшего так много, застыл тусклый и безжизненный холод. Она была уверена, что не смерть Куросу так опустошающе подействовала на него — это сказалось многодневное напряжение, которое испытывал каждый из команды «Йонаги». А Брент был все-таки еще совсем молод. И потом, он американец. «Янки-самурай», — вспомнилось ей. Разве это возможно? Разве такие вещи совместимы?
— «Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут…» — приблизив губы почти к самому его уху, прочла она строчку Киплинга.
Он повернул голову и улыбнулся — впервые за все это время:
— «…пока не предстанут небо с землей на Страшный Господень Суд», — продолжил он и взглянул ей в глаза: — Что ты хотела мне сказать?
— Лучше меня и еще сто лет назад это сказал Киплинг.
— Ты думаешь, я… как бы это выразить?.. у меня срыв?
Дэйл на мгновение помедлила с ответом, но все же решилась:
— Мысль о самоубийстве не может прийти в голову совершенно здорового человека.
— Тебе этого не понять.
— Да, это понимают японцы, но ведь они ненормальные! Нормальный человек не может быть последователем бусидо.
— Все зависит от точки зрения,
— В том случае, если запятнана честь?
— Да. И западные люди поступают так же, и ты это знаешь.
— Но когда западный человек решает покончить с собой, он, во-первых, всегда волен передумать, во-вторых, не обставляет суицид такими церемониями… И все считают это помрачением рассудка либо отклонением от нормы. Пойми, Брент, — голос ее зазвенел от еле сдерживаемого волнения, — нельзя быть единым в двух лицах. Японцы сделаны из другого теста. Они просто сотканы из противоречий, они упиваются ими…
— Я погубил старшину трюмных машинистов Ацуму Куросу. Не вижу тут никакого противоречия.
— Я уже говорила тебе десять минут назад у адмирала: ты среагировал на скрип двери, на движение руки под салфеткой. У тебя реакция леопарда! Я никогда в жизни не видела ничего подобного! Промедли ты хоть на долю секунды, нас с тобой уже на свете не было бы. Ты ничем не мог помочь Куросу.
Наконец-то в синих глубинах замерцали какие-то живые искорки.
— Ты в самом деле так думаешь?
— Конечно. Ты и сам знаешь, что я права.
— Дэйл, ты — потрясающая… — он потянулся к ней и тут же отпрянул. — Что толку вести эти пустые разговоры. Адмирал Фудзита не разрешил харакири.
— И правильно сделал. Он мудрец и прагматик. Ты ему нужен, и он не может позволить себе такой роскоши — выбросить тебя за ненадобностью. А скажи мне… этот летчик-подполковник…
— Йоси Мацухара.
— Да-да! Он что — тоже хотел совершить харакири?
— Да. В перестрелке погибла его невеста. Он винил в этом себя.
— Господи мой Боже, в голове не укладывается! — она поглядела на него, явно стараясь подавить рвущуюся на поверхность досаду. — Почему же нужно подвергать свою мужественность испытанию смертью?! Почему ты боишься проверить себя — женщиной? Разве проще пустить себе пулю в лоб или вспороть живот, чем… любить, любить женщину?! Меня любить? — последние слова вырвались словно противнее воли.
Брент взглянул на нее почти с благоговением.
— Ты потрясающая женщина, Дэйл, и слова твои вонзаются не хуже скальпеля. Подобные мысли мне никогда не приходили в голову. «Испытание смертью…» — повторил он, словно хотел запомнить эти слова навсегда, и улыбка смягчила каменные очертания квадратного подбородка. — Любить тебя? Такую умницу, такую красавицу? Нет, это проще и легче, чем по доброй воле отправиться на тот свет.
— Вот и люби.
По выражению его глаз Дэйл видела, что он возвращается из своей дали, но все еще отчужден.
— Когда-нибудь, — сказал он, обведя вокруг себя рукой. — Когда-нибудь, когда все это кончится.
Новая мысль осенила ее:
— Думаю, не зря тебя переводят на лодку. Это будет полезно во всех смыслах.
— Фудзита согласится с тобой.
— «Блэкфин» стоит на Гудзоне — в нескольких минутах ходьбы от моего дома.
Брент молчал.
— Мы увидимся с тобой?
Он медленно перевел на нее глаза — отстраненные и непроницаемые, как у медитирующего монаха.
— Да. Увидимся.