Атаман Платов
Шрифт:
Иван Матвеевич ушел из жизни тридцати пяти лет от роду, оставив молодую жену Марию Степановну — урожденную Кутейникову — с младенцем Матвеем на руках — Матёшей, как называл его дед.
А жизнь продолжалась. Началась война с Францией. В конце октября атаман Платов получил предписание отправить 15 казачьих полков к Пинску, а самому явиться в Петербург.
Глава пятая
ОТ ПРЕЙСИШ-ЭЙЛАУ ДО ТИЛЬЗИТА
По вызову царя
Платов часто бывал в Петербурге. Иногда по делу, порой без дела — по зову сердца. Обычно останавливался в Царскосельском или Зимнем дворцах. Вот
Утром 1 января Платов явился ко двору. Здесь уже собрались знатные придворные особы, чужестранные министры, дамы в богатых русских платьях, генералы в парадных мундирах, кавалеры во фраках. В три четверти одиннадцатого все проследовали в Большую церковь к литургии, которую отслужил духовник его величества Сергей Федоров.
В половине четвертого пополудни состоялся обед в Желтой комнате у императрицы-матери Марии Федоровны. Присутствовали их величества Александр Павлович и Елизавета Алексеевна, великие княжны Екатерина и Елена, юный герцог Евгений Вюртембергский, только что принятый на русскую службу, принцесса Амалия Баденская, митрополит Амвросий, статс-дамы, генералы, тайные советники — всего 57 человек. Среди гостей — атаман Матвей Иванович Платов.
Так прошел первый день нового 1807 года. Какие чувства владели сыном донских степей в собрании сверкающих бриллиантами светских дам, генералов, министров, придворных, неведомо. По-видимому, он смущался. Некоторые наблюдательные современники отмечали удивительную застенчивость атамана.
Чем был занят Матвей Иванович шесть последующих дней? Во всяком случае, на обедах во дворце он не появлялся. Есть основание полагать, что болел…
В первой половине дня 8 января «при дворе ничего особливого не происходило». Единственным важным событием, отмеченным камер-фурьером, был прием высочайшей четой приехавшего «в здешнюю столицу генерал-лейтенанта Платова». О чем шел разговор? Думаю, Елизавета Алексеевна интересовалась здоровьем гостя; Александр Павлович мог расспрашивать Матвея Ивановича о ходе строительства Новочеркасска, но самое главное — поставил его перед фактом назначения командующим всеми казачьими полками в Восточной Пруссии, куда приказал отправляться не позже чем через неделю.
Расстались до встречи за столом у императрицы-матери Марии Федоровны.
В это время Мария Федоровна совершала прогулку по городу. Естественно, не пешком — в карете. А когда вернулась, приняла в своем кабинете «господина генерал-лейтенанта Платова, который притом от ее величества и жалован к руке». Как долго продолжалась аудиенция и о чем говорили давние друзья, неизвестно. Глухие отзвуки таких редких свиданий вдовствующей императрицы и атамана можно найти в их переписке. Но о ней позднее.
После беседы Мария Федоровна провела Матвея Ивановича в ковровую комнату, где состоялся обед в достаточно узком кругу близких ко двору людей. Стол был сервирован на шестнадцать персон. С правой стороны от императрицы-матери сидела великая княжна Екатерина Павловна, с левой — Александр Павлович с женой Елизаветой Алексеевной. Атаман Платов оказался напротив высочайших особ, между шталмейстером Сергеем Ильичем Мухановым и обер-гофмейстером Ардалионом Александровичем Тарусковым.
Во все последующие дни до отъезда в армию Платов присутствовал на обедах в Зимнем дворце, общался с членами царской семьи, придворными, министрами, военными. За одним столом с ним сиживали Андрей Яковлевич Будберг, Александр
13 января в Зимнем дворце праздновали день рождения ее величества Елизаветы Алексеевны. Были поздравления, звучали тосты и музыка. Вечером все члены царской семьи и гости присутствовали в Эрмитажном театре на представлении оперы и балета.
14 января Платов в последний раз навестил Марию Федоровну и на следующий день покатил на запад. Позднее он написал ее величеству:
«Всемилостивейшая Государыня!
Благословлением Твоим, которым… удостоили меня при отъезде моем в 15 день генваря, поехал я за границу к армии в рассуждении нездоровья моего поспешно, прибыл накануне Прейсиш-Эйлауского достопамятного сражения…»
Выходит, Платов во время двухнедельного пребывания в столице действительно был болен и не оправился от хвори до самого отъезда. 26 января он прибыл в армию. А уже на следующий день принял участие в генеральной баталии, которая оказалась самой кровопролитной во всей тогдашней мировой истории войн. «Это была резня, а не битва», — скажет впоследствии о сражении при Прейсиш-Эйлау Наполеон.
В сражении при Прейсиш-Эйлау
В тот день, когда Платов прибыл в армию, на позицию предстоящего сражения пришла дивизия Д. С. Дохтурова, в Азовском мушкетерском полку которой служил некий прусский офицер, с немецкой педантичностью заносивший на страницы своего «журнала» события походной жизни. Вот что написал он 26 января:
«Начиная с Ионкендорфа, это первая свободная минута, которая дает мне возможность привести в порядок мой журнал. Тело и мысли от голода, холода и напряжения притупились так, что я едва располагаю силою и желанием все это написать. Армия не может перенести б'oльших страданий, как те, которые испытала наша в последние дни.
Без преувеличения могу сказать, что каждая пройденная миля стоила армии тысячу человек, которые не видели неприятеля, а что испытывает арьергард в непрерывных боях! Неслыханно и непростительно, как идут дела. Наши генералы, по-видимому, стараются друг перед другом методически вести армию к уничтожению. Беспорядок и неустройство превосходят человеческое понятие. Беннигсен обыкновенно едет в своей карете впереди, и начальники дивизий следуют примеру своего главнокомандующего. Офицеры Генерального штаба и колонновожатые редко находятся на указанных местах… Последствием этого бывает то, что солдаты остаются с пустыми желудками и с промокшими сапогами должны выстаивать в снегу. Таким способом мы оставили по дороге много больных и умерших. Нужно обладать русским здоровьем и терпением, чтобы все это переносить…
Бедный солдат ползет, как привидение, и, опираясь на своего соседа, засыпает на ходу… Он обладает терпением, достойным подражания, которое превосходит всякую философию… Разве это не беспримерно, что такую армию, каковою была наша, могли привести в такое состояние?..
Армия стоит в боевом порядке, завтра решающий день. Ночь будет ужасна, жестоко холодно, невозможно согреться у огня».
В такое состояние русскую армию привели за четыре месяца войны впавший в маразм фельдмаршал М. Ф. Каменский и сменивший его генерал Л. Л. Беннигсен.