Атаман Семенов
Шрифт:
— Хар-рашо! — довольно произносил будущий атаман и потирал руки.
Из Даурии Семенов вернулся поздно, едва улегся спать, как его разбудил дежурный ординарец — чернявый, с темной блестящей кожей парень в белой барашковой кубанке и двумя лычками младшего урядника на погонах.
— Ваше высокородие... — Едва он тронул Семенова за плечо, как тот стремительно вскинулся на постели, протер кулаками глаза.
— Что, большевики наступают на Даурию? Или уже прут на Маньчжурию?
— Никак нет. Прибыл адъютант командующего китайскими войсками.
— Чего-о?
— Китаец прибыл, ваше высокородие. Важный, как купец из Мукдена. Рожа сальная,
— А больше он никого не хочет видеть? Час-то вон какой.
— Никого. Только вас.
— Охо-хо. — Семенов опустил ноги с кровати, натянул сапоги. Сапоги у него были знатные, сшитые специально для студеной сибирской зимы — на стриженом собачьем меху, тонкие. — Ладно, зови этого важного мандарина [46] .
В спальню вошел китайский майор с реденькой нашлепкой усов, поклонился есаулу и произнес на хорошем русском языке:
46
Мандарин (от санскрит, мантрин — советник) — название чиновников феодального Китая, данное португальцами.
— Я от генерала Чжана Хуан-сяна.
И что же потребовалось от меня господину генералу Чжан Хуан-сяну? Да еще не в самый подходящий час. — Есаул демонстративно зевнул и похлопал по рту ладонью.
Господин генерал Чжан Хуан-сян требует до восьми часов утра сдать оружие и распустить людей. В этом случае он гарантирует вам и всем вашим людям личную неприкосновенность и полную безопасность.
Семенов не удержался от желания похлопать себя еще раз ладонью по рту. Похлопал. Снова зевнул. Ему нужно было оттянуть время.
— Знаете, майор, вопрос этот, несомненно, важный, но очень сложный. Поверьте мне. Он требует обсуждения с вашей стороной.
— Согласен. — Переводчик наклонил голову.
— Поэтому прошу пожаловать ко мне начальника штаба китайских войск.
— Хорошо. — Переводчик вновь наклонил голову и, бросив сочувственный взгляд на Семенова, исчез.
Есаул выругался. Потом потребовал от дежурного ординарца поставить самовар, достать из погреба пару бутылок водки и сунуть их в сугроб, чтобы напиток основательно охладился, приготовить также закуску и в большое блюдо налить варенья — так, чтобы было всклень [47] : китайцы любят сладкое, и даже соленое свиное сало готовы есть с вареньем. Затем есаул приказал разбудить Унгерна.
47
Всклень — полно, вровень с краями.
— Роман Федорович, пока я тут буду разводить всякие «мерлихлюндии» и «утю-тю» с китайцами, немедленно выкатывайте пушки, которые я привез, на прямую наводку на китайские казармы. Расчеты пусть находятся наготове. Рядом с орудиями сложите все снаряды, что у нас имеются. И... прислуги, кстати, пусть будет побольше. Все артиллеристы чтоб — при полной боевой выкладке.
— Понял вас. — Унгерн рассмеялся и приложил руку к козырьку.
Начальник китайского штаба — очень вежливый тихоголосый полковник — явился через час, сел за стол, закурил, не спрашивая разрешения у хозяина.
«Ладно, — зло подумал Семенов, — еще не вечер... А цыплят, как известно, по осени считают.
На призывный щелк явился лихой младший урядник, разбудивший Семенова, и поставил на стол на плоскую закусочную тарелку обмерзшую, в искристой ледяной махре бутылку водки.
— Давайте, господин полковник, по русскому обычаю, — предложил Семенов, — тем более разоружение — штука грустная. По другим знаю. Видел, как это делается.
Поколебавшись немного, китайский полковник махнул рукой: с этими русскими как свяжешься, так обязательно напьешься.
А Семенову только это и надо было. Он наполнил стопки, поспешно поданные дежурным ординарцем, поднес свою стопку к носу, затянулся крепким спиртным духом.
Государственную водку от частной можно отличить так же, как коньяк господина Шустова от керосина. — Семенов столкнулся взглядом с глазами переводчика, понял, что до того не дошел смысл сказанного, улыбнулся и одним махом осушил стопку. Поднял ее, уже пустую, перевернул, поймал в ладонь несколько капель. — За добрососедские отношения. Между вами и нами. — Он тряхнул рюмку снова, опять поймал несколько капель. — За добрососедские отношения всегда пьют до дна.
Переводчик понимающе кивнул, что-то проговорил, наклонившись к уху начальника штаба, — не проговорил даже, а пропел.
— Прошу последовать моему примеру, — призывно произнес есаул и вновь взялся за бутылку.
Едва начальник штаба выпил, как Семенов опять наполнил его стопку. Налил и переводчику. Произнес душевно, с широкой улыбкой:
— Чувствуйте себя как дома, господа.
— Спа-си-бо, — медленно, с трудом произнес начальник штаба.
Есаул продолжал действовать по старому русскому обычаю — такого дорогого гостя, как этот начальник штаба, напоить так, чтобы он разучился не только ходить, но и даже шевелить бровями. Несколько раз начальник штаба пробовал завести разговор о разоружении, но Семенов поспешно поднимал руку в протестующем жесте:
— Это потом, потом, потом! Вначале попьем чаю, а потом будем вести деловые переговоры.
Чаепитие затянулось. Из-за стола вылезли, когда желтовато-черное глухое небо за окном пошло пятнами, будто гнилое, а с деревьев посыпался иней — было уже восемь часов утра. К подъезду был подан штабной автомобиль китайцев, но Семенов, подхватив гостя под локоток, протестующе замахал рукой:
— Нет, нет, нет, мы малость прогуляемся... Подышим воздухом.
Сопровождали их два казака с винтовками; один из них Белов, лишь недавно появился в Маньчжурии, одолев все красные кордоны, рассказал о том, что на Слюдянке — станции, расположенной недалеко от Иркутска, — красные установили плотный кордон, проскочить который, не зная местности, очень трудно, и на кордоне этом всех добровольцев заворачивают назад. «Значит, встревожились совдеповцы, — есаул довольно улыбнулся, — значит, почувствовали в Семенове силу».
Еще Белов передал есаулу газету со статьей о Семенове.
— В Иркутске на вокзале купил, — сказал он, — из газет-то я, собственно, и узнал, что вы тут находитесь, в Маньчжурии.
Газета была тиснута на плохой серой бумаге, часть букв не пропечаталась, плыла. На второй странице была напечатана статья, рисованный заголовок которой с изображением стекающих черных капель крови гласил: «Палач в казачьей форме».
— Это про меня, что ли? — недоверчиво спросил Семенов, ткнув пальцем в рисованный заголовок.