Атаман. Гексалогия
Шрифт:
А самая главная сила — конница татарская. Делится она на две части: легковооруженные — это своего рода ополчение из пастухов и прочего простого люда, вооруженных луками и саблями. Их пускают вперед. Крутя перед неприятелем «карусель», они осыпают его градом стрел, нанося урон и расстраивая его ряды. А только потом в бой вступает тяжеловооруженная конница — своего рода костяк войска хана.
Она формируется из татарской элиты — эмиров, мурз, уланов, а также мелкой служилой знати — батыров и военных слуг, называемых татарами «чура». В отличие от простолюдинов, идущих в бой без доспехов, имеющих в лучшем случае тегиляи — бумазейные
На вооружении татарские конники имели копья длиной до трех-четырех метров с четырехгранным закаленным наконечником, которым легче пробить защиту противника, а также сабли и ножи. Изредка применяли боевые топоры и шестоперы. Лошади у такой конницы были рослые, под высоким седлом арчаком, также закрытые в бою броней — чалдаром, укрывающей морду и грудь коня. Такая конница не уступала европейской рыцарской, но, в отличие от них, никогда не шла в бой в первых рядах. Сначала в бой вступали конные лучники, а затем оборона противника проламывалась сим железным кулаком. Бились татары умело, яростно и зло.
Брал ли в расчет государь эти обстоятельства, подсказывали ли их ему воеводы, я не знал. Но по весне 1524 года, когда уже просохли дороги, государь снова объявил о предстоящем походе на Казань.
И закипела подготовка к походу. Проверялось оружие, готовились стрелы, целыми возами собиралось продовольствие, изготавливался порох для пушек и пищалей, лилась картечь свинцовая, ядра каменные и чугунные, ремонтировался такелаж на судах.
Решено было идти на супостата тремя большими группами: водным путем везти пушки и часть пехоты; командовал этой флотилией князь Иван Палецкий. Вторая рать, пехота — ополченцы и стрельцы, воеводой которой был Иван Вельский, шла через земли черемисов. Третья рать — конная, наиболее мобильная, была разделена на полки, во главе которых были свои воеводы.
И, как всегда, подвела торопливость, несогласованность совместных действий и самонадеянность воевод. Я с сожалением увидел, что уже на этапе подготовки войска к выступлению были допущены существенные недочеты, сказавшиеся впоследствии на результатах кампании.
И главной, на мой взгляд, ошибкой было то, что даже дата выхода всех сил к Казани не была установлена. Рати выдвигались по мере сбора, шли обособленно друг от друга. Достаточно сказать, что пехота Вельского подошла к Казани седьмого июля, а артиллерия, конница и обоз с продовольствием прибыли только месяц спустя! Ратники голодали, люди ослабели, боеспособность войска упала, боевой дух и настрой уступили место унынию и пораженческим настроениям.
Я был назначен воеводой Сторожевого полка, сплошь конного. Мы даже своего обоза не имели, ввиду того что путь предстоял неблизкий, и обоз, будучи гирей на ногах, сильно бы замедлил нашу скорость.
Полк мой, являясь резервом для главных сил, шел за основной ратью, в арьергарде, заодно прикрывая тылы от удара в спину. В него вошли боярские дружины из многих городов, в том числе — из Коломны, и моя личная дружина, охлопковская, под командованием Глеба Кочкина. Ратники Макара и Федора были
Ушли вперед основные силы, тронулись в дорогу и мы. Многие из моих ратников, участвовавших в прошлогоднем походе, были настроены не очень-то по-боевому. А все потому, что под командованием Шах-Али мы не снискали себе славы, не добыли трофеев, а только понесли потери да едва лошадей не загнали, потому как дольше одной ночи нигде не стояли, опасаясь ответного татарского удара.
Как обычно, я выслал во все стороны дозоры, передвигавшиеся с полками параллельно, но в отдалении на пять-семь верст.
Встречали мы и татарские разъезды — но три-пять конников. Издалека они наблюдали за нашим передвижением, не приближаясь и не делая попыток напасть. Несколько раз я посылал на их перехват дружинников, но они неизменно возвращались ни с чем.
— Утекли куда-то, воевода. В лесу скрылись, как их искать?
Плюнул я в конце концов на татарскую разведку — только ратников без проку вымотаю.
До Казани оставалось еще около ста верст, может — чуть поболее, когда случилась беда.
Дозорные мои перехватили нескольких пеших русских ратников, пробиравшихся к нашему войску, и доставили ко мне.
— Кто такие? Из полка своего сбежали, струсили до боя? — свел я в гневе брови.
— Помилуй Бог, воевода! Беда страшная. Мы из судовой рати, что под рукою князя Палецкого. Разбили нас, всех побили, только единицы живыми и вырвались.
— Лжете, псы смердящие! У князя флотилия, он по Волге-матушке вниз идет. Как могли его татары побить, коли у них никаких судов нет, окромя торговых?
— Не гневайся, боярин! Смени гнев на милость, выслушай.
— Говорите, только коротко и четко.
— Везли мы на судах пушки, порох и судовую рать. Много судов было — девять десятков. Встали у берега на ночлег, здесь татары и напали. Дозоры вырезали, а мы — спали. Не знаем, уцелел ли кто, кроме нас?
Вот это новость! Как обухом по голове. Ведь если то, что они рассказали — правда, значит, войско лишилось пушек и огненного припаса. Выходит, штурмовать Казань просто нечем. Без пушек город не взять.
— Дайте им заводных коней да накормите. Пусть с нами едут. На месте сбора со мной к главному воеводе поедете — расскажете, что видели.
Я ехал в мрачном настроении. Как же так? Флотилия речная по определению была самой неуязвимой, самой сильной, самой защищенной частью русского войска. Они по воде плывут, где нет татарской конницы, у них — пушки и припасы, против которых не то что пехоте или коннице — крепостным стенам не устоять. И вот теперь силы этой, похоже, нет. А если татары не просто суда с пушками утопили, а трофеями взяли, то совсем катастрофа! Пушки и порох многажды силы татарские увеличат, мы же потеряем всякую надежду на успех.