Атаман. Воевода. Новая Орда. Крестовый поход
Шрифт:
Полузаброшенное дворище Сучка располагалось верстах в пяти от города, на берегу Белого озера, среди болот и почти непроходимой лесной чащи, так что добраться сейчас сюда было довольно сложно. Хорошо, болота, хоть уже и начали таять, да не до конца растаяли; как и лед на озере: почернел, зашуршал по краям желтыми полыньями да шугою, однако не таял, наверное, ждал майского тепла.
С постоялого двора Ахмета Татарина приятели, тепло простившись с Борисовичами, все же решили уйти: во-первых, из-за Егора, а во-вторых – ну, не собирать же там ватагу у всех на виду? И служки корчемные, и сам Ахмет впечатления надежных людей вовсе не производили и наверняка
У Сучка место было хорошее – дикое и безлюдное, как раз для ватаги. Уже начались тренировки, Егор старательно обучался оружному бою, да и сам ставил парням удары, вон и Федька ходил уже, украшенный синяками – на скуле и под левым глазом – после вчерашнего спарринга.
– Ничего, ничего, – подмигнул отроку Вожников. – Синяки мужчин украшают. А ну-ка, полей мне водицы!
Подставив спину, молодой человек с удовольствием смыл пот, крякнул:
– Ох, хорошо! Студеная. А ты сам-то чего стоишь? А ну, снимай рубаху – полью.
– Не-не-не, – испуганно дернулся Федька. – Холод-то, нешто можно?
– Нужно! – Егор со смехом схватил парня за руку. – А ну-ка, бадейки поставь. Рубаху долой… Ага…
Подхватив тяжелое ведро, Егор от души окатил подростка водой и засмеялся:
– А теперь – бокс! Спарринг! Да шучу, шучу – чего ты? Много еще тебе носить?
– Да бадеек с дюжину и осталось, – опасливо покосившись на Егора, отрок обхватил себя руками за плечи. – Хол-лодно.
– Так бадейки-то в баню тащи, вот и согреешься, – посоветовал молодой человек и, взяв топор, подошел к осиновым чуркам. – А я пока поколю. Пожалуй, уже скоро и наши вернутся.
– Скорей бы, – тряхнув мокрыми волосами, Федька поспешно натянул рубаху. – Может, дичь какую по пути запромыслят? Вдруг, да и попадется в лесу кто? Хорошо бы тетерев или рябчик.
– Тебе все бы жрать! – хохотнул Вожников. – Вон худой какой… куда только лезет? Ла-а-дно, не обижайся, я ж так… шутя.
– Да язм понимаю. А все ж покушать охота.
И в самом деле, у Егора и самого-то частенько подводило живот – такие уж голодные настали времена, прежнее серебришко кончилось, не было и медного пула, перебивались покуда дичью да рыбкой, да кое-что приносили те ватажники, что жили в посаде. Это была идея Вожникова – организовать все по сетевому принципу, чтоб не всем в одном месте ошиваться, а собираться в кучу лишь в строго определенное время либо – когда надо, используя в качестве гонца Федьку или кого-нибудь из молодых. Вот и сейчас у Сучка жили лишь те, кому некуда было податься – Антип, Егор, Федька, сам своеземец, да Иван Карбасов с Окуневым Линем – те были беглые, откуда-то из ярославских краев. Неплохие, в общем-то, мужики, но, видать, изрядно битые жизнью. Оба успели побывать и в ордынском плену, у какого-то мурзы, от которого тоже сбежали, бродяжничали, собрались было далеко-далеко – в Хлынов (как понял по рассказам многих Вожников – местную Тортугу), но вот, пристали к ватаге, вернее, хитрый Чугреев их уговорил, случайно встретив в корчме Одноглазого Нила.
Егор поколол еще немного – в охотку, – тем временем и Федька натаскал вторую кадку воды, как раз затопили и баню, да вскипятив на очажке воды, бросили почки смородины – для запаха, для завара.
Потом, вытянув ноги, оба уселись на завалинке, лениво потягивая «чаек». Вожников блаженно щурился – хорошо было вот так сидеть, отдыхая
Дичи… Да, дичь сейчас не помешала бы! Егор сглотнул слюну, вспомнив добрым словом все тех же Борисовичей – вот уж те-то охотнички удачливые, умелые, так бы и всем. Как они, ухмыляясь, заказывали, дескать, кого на ужин хотите – рябчика, глухаря, зайчика? Что и говорить, в этом отношении – молодцы. Ну, может, еще и ватажникам повезет, что-нибудь принесут к ужину. Хм… к ужину… Молодой человек усмехнулся – не завтракали, не обедали – сразу и ужин. Что ж – трехразовое питание: понедельник, среда, пятница. В понедельник, кстати, ели какую-то жесткую, дурно пахнущую птицу, подстреленную на ближайшем болоте. Вообще же, места здесь были худые – на лесную дичь вовсе не богатые. Другое дело – рыба, так поди ее сейчас, достань – на лед-то не выбраться, тонок.
– Эх, скоро сойдет ледок, – мечтательно прикрыв глаза, протянул Федька. – Уж наедимся рыбки.
Егор скосил глаза:
– Что, Федя, проголодался?
– Угу, – кивнул отрок. – Любую рыбку так бы сейчас и съел – даже костлявого окуня.
– Ишь ты – окунь для тебя уж и не рыба?
– А что, рыба, что ль? Рыба – это стерлядь, осетр, форелька… налим тоже ничего бывает, особливо – печенка, умм! Ничо, вскроется озеро – ушицы наварим! А еще ближе к лету и перепелов поесть можно.
Ну, гад мелкий! Далась ему эта еда. Больше что, и поговорить не о чем?
– Слышь, малой, – повернул голову Вожников. – А ты грамоту знаешь?
– Откуда?! – удивленно откликнулся отрок. – Я что – купец или монах?
– А хочешь, тебя научу?
Федька вдруг расхохотался, да так звонко, что спугнул стайку прыгавших на заборе пичуг:
– Ой, скажешь, Егоре! Все шутишь, а ведь грамоты-то и сам не ведаешь.
– Чего это не ведаю-то? – обиделся молодой человек. – С чего ты взял?
– Дак ты, не обижайся только, и говорить-то толком не говоришь – все как-то не очень понятно, потом сиди, думай – что и сказал? А тут – грамота!
Егор растерянно моргнул, даже не зная, что сказать в ответ. Так ничего и не сказал, не придумал, да и не успел – за деревьями послышались чьи-то веселые голоса, хохот.
– Наши идут! – резво вскочил на ноги Федька. – Радуются чему-то, верно, удачно сходили.
– Эй, православные! – еще не дойдя до изгороди, заорал Антип. – Банька-то как?
– Топится.
– Федька, растопляй печь. Серебра не добыли нынче, одначе дичи запромыслили изрядно.
– Вот то дело, дядько Антип! Вот то дело.
Пара рябчиков, глухарь, еще какие-то мелкие птицы, ох, гляди-ко – и заяц! Есть не переесть.
– Как бы не стухло только.
– Не стухнет, с озера лед добудем – положим. Чего, Егор, варить – рябчика?
– Можно и рябчика. Соль еще осталась.
– Еще кореньев добудем, в похлебку сунем – вкусно! – подал голос разматывавший мокрую обмотку Окунев Линь – мужик лет тридцати пяти, борода кудряшками, веселый.