Атаманыч
Шрифт:
Разведчики остановились. Никто к ним не выходил.
— Эй, есть тут кто? — громко крикнул старший сержант Дегтярев.
Одна из дверей приоткрылась, и выглянула девочка лет десяти, за ней показалась вторая девочка — совсем маленькая.
— Отец или мать дома? — спросил ее Дегтярев.
Старшая девочка молчала. В ее глазах застыл испуг.
Она покачала головой и тоненьким дрожащим голоском пролепетала:
— Вакаранай…
— Чего?
— Вакаранай, — растерянно
— Вот незадача, — почесал в затылке Дегтярев. — Не понимает. Давайте посмотрим в комнатах.
Дегтярев шагнул на порог. Но старшая девочка схватила его за гимнастерку и залопотала что-то, показывая на сапоги.
Сержант недоуменно смотрел на девочку.
Кандалин сначала тоже удивился, но потом хлопнул себя по лбу:
— Ведь у них обычай такой. Входя в дом, надо снимать обувь, в которой ходил по улице, и обувать эти башмаки.
Кандалин, наклонившись, взял в руки одну пару тапочек, но, повертев их, положил на место.
— Ты уж извини, — повернувшись к девочке, ласково заговорил он, как будто та могла его понять, — некогда нам сейчас переобуваться.
Дегтярев заглянул в комнату. Там было пусто: ни стульев, ни стола, ни кроватей. Но в ее задней стене виднелась еще одна дверь.
— Посмотри, что там, — кивнул Кандалин старшему сержанту.
Дегтярев двинулся к двери, но девочка бросилась к нему, хватает за руки, виснет.
— Постой, постой, — отстранил ее сержант.
Но девочка уже сама подбежала к двери и раскрыла ее.
За дверью оказалась темная каморка. В дальнем углу каморки послышался шорох и тихий плач ребенка.
— Кто там? Выходи! — приказал Дегтярев и на всякий случай поднял автомат.
Девочка скользнула в темноту и через мгновение вывела оттуда женщину в надетом на голову черном мешке.
Женщина, выйдя на середину комнаты, присела на корточки и, как наседка цыплят, подобрала к себе девочек.
— Наверное, мать их, — сказал Дегтярев.
— Что у них случилось? — задумчиво проговорил Кандалин. — Может, помер кто? Не поймешь. Одно ясно: не самурайский это дом.
Разведчики вышли на улицу.
— Ну что там? — обступили их бойцы.
— Ничего подозрительного: женщина и ребята, — ответил Дегтярев.
Разведчики прошли по пустынной улице до конца деревни, к морю.
За последней лачугой, у самой воды, на большом сером камне сидел, опершись подбородком на палку, дряхлый старик и смотрел на волны, тихо набегавшие на песчаный берег.
Когда разведчики приблизились к нему, старик поднялся и вдруг по-русски сказал:
— Здравствуйте, сынки.
— Никак, русский? — удивился
— Русский, русский, — закивал старик. — Дедом Демидом меня кличут. Вятский я, а на Карафуто живу вот уж шестой десяток. Нас, русских, тут, верстах в полутораста, целая деревня.
— А что же ты тут делаешь?
— На заработки приехал, на рыбные промыслы. Вон там, на горке, хозяин наш жил. Свой пароход у него, десять катеров. Он, как прослышал про войну, удрал в свою Японию, и катера угнал, и рыбацкую снасть увез. Не знаю, как жить будем: вся деревня на него работала. Теперь без работы хоть ложись и помирай.
— Да-а, — протянул Дегтярев. — Значит, потому на доме и черный флажок вывесили?
— На каком доме? — спросил старик.
— Да вон на том.
— Нет, тут другое дело, — ответил старик. — В том доме четверо детей, и все — девочки. А японцы считают, что рождение девочки — несчастье. Как родится девчонка, так на доме вешают черный флажок, а мать надевает тогда на голову черный мешок и сидит неделю безвыходно в темной комнате, замаливает свой грех. Вот так-то.
Еремеев занял под комендатуру дом бежавшего японского рыбопромышленника, деда Демида взял в переводчики и решил, что первым делом надо найти людям работу. Но на следующий день разведчиков в деревне заменили другим подразделением, а разведвзвод был направлен в город Мототомари, где в это время находился полк Урманова.
Третьего сентября на освобожденном Сахалине повсюду проходили митинги в честь победы над Японией.
На привокзальной площади Мототомари митинг открыл подполковник Урманов.
— Товарищи! — обратился он к стоящим перед трибунами воинам Советской Армии. — Поздравляю вас с победой над империалистической Японией! Наша армия, армия-освободительница, армия — защитница нашей Советской Родины, ныне возвратила Родине отторгнутую от нее землю — Южный Сахалин. Отныне и навсегда над всем островом Сахалином будет развеваться наш красный советский флаг. Слава могучей, непобедимой Советской Армии!
По площади из края в край прокатилось громкое «ура».
— Ура-а! — гремело в одном конце площади.
— Ура-а! — отзывался другой конец.
Прямо перед трибуной стоял разведвзвод, и, наверное, многие в тот солнечный, радостный день среди бойцов заметили мальчика в солдатской гимнастерке с орденом Красной Звезды на груди. (Этот орден Атаманыч получил за бой на сопке.)
Сержант Кандалин (правда, теперь уже не сержант, а старший сержант) положил руку на плечо мальчика и, обняв, наклонился к нему:
— Запомни, Миша, эту минуту.
— Разве это можно забыть… — ответил Атаманыч.